Повести и рассказы

— Только пожелай? — недоверчиво переспросил Дема, и девушка почувствовала, как крепкая рука его непроизвольно сжимает, медленно притягивает ее к себе.

— Дема, ты что? — изумленно подняла она глаза на юношу.

Дема не ответил. Словно захмелев, с перекошенным, как от боли, лицом вдруг сгреб ее своими ручищами и, сгибая, притягивал к себе.

— Ты с ума сошел, Дема!

— Мария! Мария! — шептал он, в каком-то исступленном отчаянии приближая к Марии лицо, как слепой. — Долго ты меня будешь мучить? С тем ты не так… тот, наверно, уже целовал тебя сегодня…

Изогнувшись, напрягшись изо всех сил, девушка выскользнула из его рук. Растрепанная, задыхающаяся, отскочила в сторону и стала поправлять волосы. Лицо ее пылало гневом.

— Целовал, ну и что? — выкрикнула она, чувствуя, что тот поцелуй еще и сейчас горит на ее губах. — Целовал и будет целовать.

Дема закрыл лицо руками.

— А ты не лезь, — уже спокойнее проговорила девушка. — Скажи спасибо, что туфлей вот этой не получил, явился бы на маяк меченый!

Не было уже оленей на далеком пригорке, словно и не стояли они там никогда. Может, метнулись в камыши, может, понеслись что есть духу по острову, осматривая свое диковинное степное царство, бескрайнее и в то же время замкнутое со всех сторон непреодолимой морской синевой… И наверно, только в самую суровую из зим (боится таких зим директор заповедника!), когда мороз скует море, вырвутся олени на вольную волю, бросятся напрямик через море куда глаза глядят: может, в Крым, может, на Кубань…

Придется, пожалуй, тогда и Марии добираться к милому по льду через замерзшее море: без ледокола Вовик на маяк не пробьется!

…Снова шли тропинкой. Теперь Мария шумела юбочкой впереди, а Дема, опустив свои широкие плечи, понуро плелся за ней.

Гаснет степь. Спадает жара. Тишина вокруг. Только море плещет вечным своим плеском и двое шагают тропинкой, словно один удирает от другого. Когда они подходили к маяку, знакомый огонек в вышине уже светился.

VIII

Сначала Мария, возмущенная поступком Демы, собиралась рассказать обо всем на маяке, но, представив себе, сколько насмешек посыпалось бы на бедного «олимпийца» за неудачное его ухаживание, решила промолчать. Хватит и того, что остался ни с чем. Зачем доставлять парню новые мучения?

Так и жили после той прогулки: внешне, на работе, будто близкие друзья, а на самом деле — более далекие друг другу, чем когда бы то ни было.

Дема больше не тревожил девушку своим неразделенным, загнанным вглубь чувством. Он стал серьезнее, замкнулся в себе и только еще упорнее, с каким-то мрачным вдохновением таскал по всему берегу свои гири, выбивая ими глубоченные ямы в песке.

От глаз боцманши, конечно, не скрылось, что между Демой и Марией пробежала какая-то кошка, однако в ответ на ее приставанье дочка только удивленно пожимала плечами.

— Откуда вы взяли, мама? Какая кошка? Да между нами не то что кошка, олень с оленихой проскочат — и то не поссорят…

Евдокия Филипповна ничего не понимала. Чувствовала, что молодежь выходит из-под опеки, но изменить ничего не могла: не знаешь, с какой стороны к ним и подступиться.

Мария теперь и ложилась и вставала с мыслью о нем, далеком своем капитане. Не баловала судьба девушку частыми встречами с милым. Только и видела его, что в море, когда «Боцман Лелека» проходил мимо на Керчь. Правда, видеть Вовика на расстоянии, кажется, было ей не менее приятно, чем вблизи. Проплывая стороной, далеко в море, он, юный ее капитан, казался ей особенно привлекательным, недостижимым, овеянным чарующей таинственностью, таким, каким его не раз рисовало щедрое девичье воображение… Как долгожданный витязь, внезапно появлялся он из моря на сверкающей своей каравелле и снова исчезал в морской дали в ореоле ее собственной девичьей мечты.

Как-то Марии удалось отпроситься у отца на материк. Набирались всякие хозяйственные дела, нужно было послать кого-нибудь в райцентр, и боцман, хотя и не без скрипа, вынужден был дать ей визу на выезд. Пока не отплыла от берега, все боялась Мария, что отец передумает и вернет ее обратно, догадавшись, что не так дела, как страстная надежда на свидание с милым неотступно гонит ее в далекий порт.

Добиралась на материк рыбацким парусником. Ветер был попутный, и белый натянутый парус летел вперед с легкостью птицы, и Марию охватывало все большее волнение.

Городок быстро приближался, вырастал на глазах. Вот виден уже порт, корпуса рыбозавода, элеватор… Выше, поднимаясь террасами, блестят на солнце рыбачьи мазанки, темнеют акации городского парка, а на самом высоком месте, повернутая лицом к морю, белеет колоннами школа-десятилетка, словно греческий Парфенон…

Там Мария училась, казалось, совсем недавно оттуда с аттестатом зрелости вышла в жизнь, как вот и эти молодые ребята-рыбаки, что возвращаются на берег молчаливые, усталые после бессонной ночи… Еще, кажется, вчера беззаботно носились по школьному двору да дергали Марию за ленты, а сейчас выросли, повзрослели, уверенно развернули свой высокий, трудовой, наполненный ветром парус.