Повести и рассказы

Слой за слоем ложились бинты на похудевшую, с выпирающими ребрами грудь раненого. В комнате стояла гнетущая тишина. Фон Лютце и Брук, забыв снять уже ненужные сейчас маски, с интересом смотрели на раненого. Врач, нервным движением сорвав маску с лица, отошел в сторону.

— Вы сможете сами дойти до койки? — спросил он, не глядя на раненого.

— Конечно, смогу, — ответил тот.

С помощью кончившего бинтовать ассистента он спустился со стола. Затем, отстранив ассистента, медленно направился к выходу.

— Конечно, смогу, — тяжело дыша, заговорил он на ходу. — Ведь мне пора на выписку. Скоро домой… Ой! Что это?..

Мучительная судорога свела все тело раненого. Он оглянулся и глазами, полными боли и ужаса, посмотрел на врача. Новый приступ судороги опрокинул его навзничь, и он, тяжело рухнув на пол, умолк.

— Вот и все! — весело пискнул генерал. — В этой концентрации «Цеэм» действует безотказно, не будь я фон Лютце. Пойдемте, дорогой Брук. Опыт удался.

Шагая вместе с Бруком по коридорам подземного города к своему кабинету, генерал сиял от удовольствия. Ему не терпелось поскорее рассказать Бруку, каких трудов стоил ему этот препарат, как благосклонно отнеслось к идее создания такого препарата высшее командование. Но, не желая, чтобы часовые у дверей слышали его слова, генерал сдерживался. Зато едва лишь за ними закрылась дверь кабинета, фон Лютце испытующе спросил Брука:

— Ну, как наш «Цеэм»? Интересная штучка?

— Блеф! — процедил сквозь зубы Брук.

— Ты просто завидуешь, — игриво хохотнул фон Лютце. — Мы нашим «Цеэмом» поставим русских на колени…

— Чепуха, — отрезал Брук. — Хорош только для индивидуального потребления. — Увидев изумленный взгляд генерала, Брук неожиданно рассердился и ядовитым тоном спросил: — Вы что же, дорогой кузен, хотите русских поодиночке ловить и смазывать их этим самым «Цеэмом»? Пока вы, высокочтимый барон, справитесь хотя бы с одним русским Иваном, он из вас мартышку сделает.

Генерала передернуло. Последние слова американского родича он воспринял как намек на свою наружность. Эрнст Брук и сам почувствовал, что перегнул, и заговорил примирительно:

— Надо продолжать изыскания, дорогой кузен. Надо сделать препарат устойчивым и добиться возможности использовать его в артиллерии. Надо научиться покрывать им поверхность снарядов, вводить его в состав, употребляемый при воронении. Добиться того, чтобы даже мельчайший осколок артиллерийского снаряда нес смерть.

Генерал угрюмо кивал головой. Про себя он поклялся, что никогда не простит обнаглевшему американцу эту «мартышку» и при первой возможности отплатит за нее сторицей. «Только представится ли когда-нибудь эта возможность?» — уныло спросил себя генерал.

— Когда же ты повезешь меня в лабораторию? — нарушил молчание Брук.

Генерал, не отвечая, снял трубку.

— Дайте четвертый, — сердито пискнул он. — Фрейлин Шуппе? Здравствуйте! Как обстоят у вас дела?

Несколько секунд карлик слушал ответ начальника лаборатории, недовольно морщась. И вдруг закричал высоким, срывающимся на писк голосом:

— Работу надо начинать не позднее, чем послезавтра. Послезавтра — последний срок. Через два часа я сам к вам приеду. Да, сам, сам! Сам все проверю! — раздраженно закончил он и бросил трубку на рычажки аппарата.

— За два часа я успею переговорить с Берлином, — делая вид, что не замечает раздражения генерала, поднялся с места Брук. — Я буду на радиостанции.

Фон Лютце кивнул головой и, закрыв с утомленным видом глаза, откинулся в уголок кресла.

Радиостанция подземного города находилась в самой вершине холма. Брук неторопливо прошел по коридорами лестницам, критическим взглядом оценивая прочность железобетонных перекрытий между этажами.

«Холм внутри совсем пустой, как ореховая скорлупа, — сделал он неутешительный вывод. — Если накрыть тяжелыми фугасными бомбами, расколется до самой преисподней». Преисподней практичный американец называл пустовавшие сейчас помещения для военнопленных. Остановившись перед дверью радиостанции, он неодобрительно подумал: «Дверь стальную, в двадцать сантиметров закатили, а над головой всего полтора метра железобетона да метра два-три земли. На маскировку надеются. Не просчитались бы».

Два радиста — немолодой рыжеватый сержант и здоровенный верзила-рядовой, вскочив, приветствовали штандартенфюрера громогласным «хайль Гитлер!» Сержант с лихостью старого служаки доложил:

— На радиостанции все благополучно, никаких происшествий нет. Производим смену дежурств. Докладывает сержант Гиберт.

— Кто сейчас на дежурстве? — довольный четким рапортом, спросил Брук.

— Принимает дежурство сержант Гиберт, — отчеканил рыжеватый.

— Так заканчивай прием, и пусть твой напарник отправляется на отдых, — потребовал Брук.

Через минуту в помещении радиостанции остались только сержант и штандартенфюрер.

— Вот тебе волна и позывные, — сказал Брук, кладя перед радистом листок бумаги. — Когда вызовешь, передавай текст и жди ответа. — Он положил второй листок рядом с первым.