Повести и рассказы

Подполковник Черкасов недаром слыл очень аккуратным офицером. До восемнадцати часов еще не хватало минуты, когда он вошел в комнату майора Лосева.

Майор сидел у стола и перечитывал материалы из папки, переданной ему генералом. Ведь разведчик ничего не может записать. Записная книжка — это роскошь, совершенно недоступная разведчику, уходящему в тыл врага. Он должен рассчитывать только на собственную память.

Поэтому Лосев тщательно штудировал все, что могло ему пригодиться при выполнении задания, отчеркивал карандашом места, которые должны были особенно тщательно изучить его спутники — капитан Сенявин и старшие лейтенанты Глушков и Колесов.

— Не спишь? — удивился подполковник Черкасов, входя в комнату. — А ведь я сказал, чтобы ты спал до восемнадцати ноль-ноль.

— Я только что встал. Выспался очень хорошо, — успокоил друга Лосев.

— Ну, то-то, смотри. Скоро спать будет некогда, — Черкасов достал из чемоданчика объемистую папку. Затем оттуда же появился портативный альбом и, наконец, пачка писем, аккуратно завернутых в станиоль и перевязанных голубой ленточкой.

— Все, — облегченно вздохнул подполковник, — знакомься. Точных указаний, где находится интересующее нас место, нет ни в письмах, ни в альбоме, ни в записях бреда Бломберга, но посмотри, что ты скажешь вот об этом?

И подполковник раскрыл перед майором Лосевым альбом на заранее заложенном месте.

На снимке, выполненном любителем, но с достаточным умением, была сфотографирована молодая девушка в охотничьем костюме с ружьем, небрежно вскинутым под левую руку. У ног охотницы лежали два застреленных оленя.

За спиною девушки, слева, тянулась опушка, видимо, большого и старого дубового леса, справа — пустынная, заболоченная равнина с редкими зарослями камыша и какого-то кустарника. Почти на горизонте, за границами равнины, была видна цепь отлогих, поросших лесом холмов.

Девушка на фотографии была очень красива. Правда, ее сильно портило выражение злой заносчивости, с которой она смотрела на окружающий мир, поставив ногу на голову убитого оленя.

— Кто это? — спросил Лосев.

— Лотта Шуппе, невеста Бломберга, — ответил Черкасов, роясь в письмах.

Наконец он нашел то, что искал.

— Прочти вот это. Тут подчеркнуто.

Взяв письмо, написанное по-немецки твердым, с ровным нажимом почерком, Лосев бегло просмотрел всю страницу и, дойдя до подчеркнутого места, задержался.

«Я считаю самым лучшим временем ту осень, которую мы провели в твоем имении. Помнишь охоту на оленей в Грюнманбурге? Ты тогда сфотографировал меня. Я заказала увеличенный снимок, и он уже готов. Говорят, сейчас в Грюнманбурге все изменилось. Рейхсминистр, предложив мне поехать туда, сказал; «Хотя поверхность Грюнманбурга мы не тронули, но внутри приготовили много сюрпризов. Там сейчас кузница нашей победы».

Я очень рада, что смогу самостоятельно вести исследования. Это лучше, чем состоять в помощницах другого ученого, хотя бы даже крупнейшего ученого Германии. Теперь, по крайней мере, никто не станет получать от фюрера награды за то, что сделано мною. Но еще лучше будет, когда во главе Грюнманбурга встанешь ты, мой любимый, мой герой, а не этот старый противный карлик Лютце. Я его никогда не видела, но мне многое рассказали. Через две недели я опять буду в Грюнманбурге. Приезжай скорее и ты».

Лосев взглянул на дату. Письмо было отправлено из Берлина всего полмесяца тому назад.

— Да-а, — задумчиво протянул Лосев. — Это уже кое-что. Выходит, что Грюнманбург находится в имении Бломберга. А где находится это самое имение?

— Вот тут-то, Коля, и загвоздка, — с некоторым смущением заговорил Черкасов. — Понимаешь, оказывается, этот Бломберг — очень богатый человек. У него шесть огромных имений, и три из них расположены в тех местах, откуда идут ночные передачи. Вот я их нанес на карту. Расстояние между имениями — от шестидесяти пяти до восьмидесяти километров.

Помолчали.

— Да-а, — снова протянул Лосев. — И все же, это хотя и тоненькая, но ниточка. За нее мы, для начала, и будем держаться.