Повести и рассказы

– Чего это? (Сквозь смех.) А ну тебя…

– Акция – это, брат ты мой, такая бумага: купил ее – тебе за это платят, продал – опять деньги платят. Ты год будешь спину ломать авантюрист в минуту больше заработает. Он мигнул кому-то: покупаю, мол, акцию… А у самого, заметь, в кармане – битая вошь. Все дело, кому мигнуть… И ему несут деньги…

После этих слов опять началось качанье головами. Рассказчик, очень довольный, похрипывал трубочкой.

– Так-то сидим на канаве и ахаем, а Рындин рассказывает. Обдумали наше предприятие со всех сторон. Под вечер пришли в город. Красивый городок: речка, сады, каменные дома, в каждом на дворе – голубятня. На улицах чисто. Тишина и скука. И мы этой скуке рады. Зашли в гостиницу, заказали ужин: пареного кролика со сметаной, лягушек…

– Тьфу! Будет тебе нести…

– А ты ел лягушек? Ну и молчи. У нас в болотах полно этой дичи, орет, а вам жрать нечего, а это самая первая еда. Эх, некультурность! Ну, хорошо. Трактирщик подает нам ужин, вино, ликер, шоколад, и сам удивляется, как мы сытно едим, и спрашивает: откуда, зачем? Мы говорим: приехали обсмотреться, может, понравится, – дело заварим. И сразу пошел по городу слух: приехали-де из Марселя иностранные авантюристы. Особенно Костолобов удивил горожан: ростом в дверь, глаза маленькие, ручищи как лопаты, ходит – спотыкается, ему стыдно, что на него смотрят. Утром проснулись – опять горячий завтрак: охолощенный петух и улитки с чесноком. И пошли мы будто бы прогуляться по городу. На нас – глядят изо всех окошек. Хорошо. До обеда обошли кругом города три раза. И у самой реки, неподалеку от базарной площади, Рындин указал на один амбар – каменный, старинный, крепкой стройки: «Здесь, говорит, наше счастье». Амбар этот мы арендовали на год за самые пустые деньги. Нам сейчас же в городе – кредит: видят, что приехали солидные авантюристы. Взяли мы в кредит елового леса, досок, кумачу, картону разного, красок, электрических принадлежностей. Городок оживился, торговля пошла. Мы, не теряя времени, начали ремонт: починили на амбаре крышу, подправили штукатурку, снаружи, изнутри стены выкрасили. Понаделали скамеек, обили кумачом, и около входа Алексей Костолобов – он кузнецом был до войны намалевал по штукатурке что ни на есть пестрее, страшнее, разных кавказцев в папахах, большевиков с красными бородами, с ножами, башкир косоглазых… И пушки тут стреляли, и на конях дрались, и хаты горели… «Эти картины, Рындин говорит, – главный наш козырь». И верно – ленивы французы, а из соседней деревни приходили смотреть, весь день у амбара – толпа. «А что, спрашивают, тут у вас будет?» Рындин им: «Милостивые государыни и милостивые государи, подождите, скоро увидите, а между тем благодарим за ваше почтенное внимание». Когда работа стала подходить к концу, он взял две тысячи – выдал нам расписку – и уехал в Париж. Оттуда прислал телеграмму: «Удача, все достал, пишите вывеску». Мы тем временем мусор вывезли, около амбара подмели, посыпали песочком и занялись писать вывеску. Через неделю Рындин вернулся с двумя ящиками. «Ну, ребята, завтра открываемся». И ночью мы повесили вывеску. Наутро весь город ахнул. «Новость! Первый раз в городе. Кинематограф из Парижа. Веселое и полезное развлечение для лиц обоего пола. Для начала будет показано: 1) Кошмарная драма из жизни парижских бандитов. 2) Уморительные приключения одного доктора. 3) В перерыве выступит русский великан Алексей Костолобов с ломанием об голову досок и других предметов».

Для этого номера Рындин привез вязаные штаны, фуфайку и трубу. К семи часам у нас все было готово – аппарат поставили, ленты проверили, Алексея одели в красную вязанку, научили скрипеть зубами, когда дойдет дело ломать доски. Рындин сел в кассу, я стал внутри – проверять билеты, сажать на места, выкликать картины, Костолобов заревел в трубу – за речкой слышно. Смотрим: потянулись французы.

Триста франков собрали в первый вечер, дали три сеанса, и четвертый бы дали, но Костолобов отказался ломать доски – голову намял. Французам очень понравился наш театр: действительно, до этого времени к ним ни один кинематограф не заезжал – глушь. Рисковать боялись. А у нас дело пошло хорошо. Рындин привез вторую серию, и к нам с хуторов стали приходить. Особенно дивились на Костолобова. «Это, говорят, монстра, о ля-ля». Действительно, здоровый мужик: берет он доску в полтора дюйма и хрять ее об голову! Дамочки вскакивают и его щупают…

Ну, хорошо. Деньги у нас не переводятся. В гостинице почет. Гуляешь по городу – не поспеваешь кланяться. И стали мы жиреть, стали скучать. На разное баловство потянуло. И пьем мы один бенедиктин. А тут зима пришла, дожди, сумерки. Костолобов как напьется, так – плакать: «Не видать, говорит, мне сроду тихого Дону, лучше бы я жил в степях бобылем каким-нибудь безлошадным, чем перед французами выламываться, это неприлично». Так и сидим долгий вечер три мужика в гостинице, пьем бенедиктин, говорим по-французски, а ветер за окошком надрывается, ветер зовет в степи.

– По кизячку заскучали?

– По гнезду.