Повести и рассказы

Таков был человек, которого называли Дьяконом, Василом Левским, Апостолом, которого судьба поставила во главе целой когорты борцов за свободу — проповедников и мучеников, чтобы расшевелить массы, чтобы подготовить события, чтобы построить будущее!..

Маленький Гус, который не стал гигантом лишь потому, что не было простора, где бы он мог развернуться, Левский в Иудее был бы распят, в средние века сожжен живым; но он жил в девятнадцатом веке — и был повешен… Три орудия пытки, три символа: распятие, Торквемадов костер, виселица — три казни, придуманные в веках, чтобы карать и бесчестных и бессмертных…

XII

— Хаджия, за твое здоровье!

— Пей, Асланов!

— За твое здоровье, желаю удачи!

— Ура, домнуле Гика! Пополней наливай чарки, чтоб у тебя псы голову отъели!..

— Ура! За наши успехи! Будем здоровы! — закричали еще несколько человек и, громко чокнувшись, осушили чарки, потом со стуком поставили их на стол.

Хэши вытирали себе усы,

— А где Каранов? Где Бебровский? Хаджия, ты разве их не позвал?

— Бебровский пошел свести счеты с Никулеску… придет сегодня вечером. Разве я мог забыть про этого балканского медведя?.. Каранов тоже придет; он пошел за своим братом, и они явятся вместе, а то брат сказал ему, что если его не возьмут, он подожжет лавку… вот юнак!

— А Гунчо?

— Ха, этот продал свое оружие, олух…

— Но я вчера видел, как он купил себе славный винчестер… Придет и он, — сказал кто-то третий.

— А Попик? — спросил четвертый.

— Попик отправился за Кирчо, Мырковым и Койновым. Койнов, бедняга, болен, очень кашляет, но тоже хочет прийти.

— Когда речь идет о святом деле, тут не до болезни, — заметил кто-то.

— Ничто не может помешать болгарскому герою умереть за родину, — глубокомысленно проговорил другой, вспомнив тираду из какой-то драмы Войникова.

— Кто теперь отвиливает, тот подлец.

— Будем здоровы, братья! Да здравствуют ветераны! — крикнул хэш, одетый в румынскую солдатскую куртку со споротыми погонами. — Да здравствует народ… а тиранам смерть!.. Гика, налей-ка еще, и Добре тоже, и Петре…

— Ура!

— Чтоб они лопнули, агаряне!

— А вы знаете? — крикнул Димитро. — Мравка опять попал на голубятню.

— Восемь раз его сажали в тюрьму за эту зиму, — подхватил Асланов, — и все по пустякам, Встретит он, например, какого-нибудь еврея и давай таскать его за пейсы. Еврей раскричится, подоспеет полиция и… пожалуйте в Курте де Курник[5]. Или стянет Мравка пару яблок в лавчонке и наутек. Поймают его — он не противится, не отпирается, и опять — пожалуйте к комиссару в лапы… Это он нарочно проделывает, когда есть нечего. В тюрьме кормят неплохо.

В это время Хаджия вполголоса говорил с двумя хэшами о Македонском, который все еще не вернулся.

— Ну, это полбеды, а вот если схватят Дьякона… Что тогда? — продолжал Хаджия озабоченным тоном.

— Тогда и наш план и чета — все на ветер, — сказал Добре встревоженно.

— Тс… — зашипел Асланов и мигнул Добре. — Корчмарь услышит.

Добре отрицательно покачал головой.

— Этот торгаш не понимает по-болгарски.

— Но тайну надо хранить.

— Болтать про нее нельзя.

— Храни тайну, осел! — заорал какой-то полупьяный хэш, который все время сидел, прислонившись головой к стене, и смотрел куда-то вверх.

— А Иван Славков знает об этом? — спросил Асланов, повернувшись к Хаджии.

— Я его не нашел… но он наверняка узнал.

— Эта полоумная коза не придет; готов биться об заклад на свои царвули.

— Ну нет, он придет!

— Нет!

— Придет!

— А если не придет, я ему выдеру бороду, хоть он и мажет ее венской помадой; за одну лишь помаду платит франк в цирюльне.

— Говорят, будто он, ловкач этакий, обручился с Мариолицей! Каков гусь!.. Лакомый кусочек — так бы ее и съел! Гика, дай немножко закуски да налей еще; только настоящего, одобежского, без воды! Не жульничай.

Собутыльники опять чокнулись и выпили.

— Давайте выйдем на улицу, проветримся немножко! — крикнул Хаджия. Все встали.

— Но в чарки уже налито. Как… неужели не выпьете? Не обижайте меня, а не то выплесну вино вам на головы, — пригрозил хэш, угощавший вином товарищей, и протянул вперед левую руку, чтобы загородить выход.

— Как ты смел преградить царский путь? — заревел вдруг какой-то великан, входя в корчму и грубо отталкивая руку хэша.

— Бебровский! Добро пожаловать!

Несколько человек бросились к нему и расцеловали его в толстые губы.

— Добро пожаловать, братец! Домнуле Гика, еще чарку, чтоб тебя дьявол унес!

— Ну, давайте все еще по одной! Марков, расплачивайся.

Хэши шумно высыпали из корчмы и зашагали по длинной улице. Надвигался вечер, и становилось холодно. По площади с грохотом мчались фаэтоны, развозя пассажиров с последнего поезда. Под действием вина домнуле Гики хэши весело тараторили и громко здоровались со всеми встречными знакомыми. Как только вся компания свернула на узкую улочку, навстречу ей попался Попик, который шел с тремя товарищами — оборванными хэшами.

— Попик! Попик! — закричали несколько человек.

Попик, остановившись, ничего не ответил, только приложил палец к губам в знак того, что просит не замечать его, потом вместе со своими спутниками пошел дальше вслед за каким-то турком в длинном суконном кафтане.