Повести и рассказы

Чаплин за обедом соглашался со всем, что только ни говорил Черныш, изредка только, для приличия, вступая в спор. Он вообще соглашался со всеми, а то наговоришь лишнего — потом еще беду наживешь. Лучше в мире жить с людьми, чем в ссоре: всякий человек может вдруг пригодиться.

У Чаплина было много друзей — таких же, как и он, и они занимали самые различные должности — счетоводы, кассиры, портные, финансовые инспектора, дворники, участковые надзиратели… И на следующий день после встречи с Чернышом, вечером, Чаплин торжественно привел Черныша к одному из своих приятелей — Уточкину: тому как раз нужен был для домовой конторы честный и грамотный человек. А Черныш был не просто грамотен — он даже стихи писал. После этого Чаплин вернулся к себе на Старо-Невский, чтобы жить дальше в тишине и покое.

II

Йорка Кащеев стоял у входа в Сад отдыха. Вокруг него шумели и толкались в блеске электрического фонаря мальчишки с папиросами, торговки с корзинами фруктов, шпана в кепках и платочках, а он был молчалив и неподвижен, как плакат. На нем серая толстовка; тугие синего цвета рейтузы стягивали его ляжки; сунуты были рейтузы в высокие, ярко отчищенные сапоги.

Иногда к ограде сада подходил милиционер, и тогда вокруг Йорки образовывалась пустота: папиросники и фруктовщики разбегались в разные стороны. Потом милиционер отходил, и беглецы возвращались на прежние места. Горожане проталкивались мимо Йорки Кащеева в сад, спасаясь в густую тень деревьев от трамваев, пыльных мостовых, идеологических шатаний и мыслей о налогах и сокращении штатов.

Йорка Кащеев глядел на людей свысока, снисходительно, словно забрал над миром высоту в тысячу метров и оттуда жалеет человечество. Над ним — летнее небо, а перед ним — толчея и разнообразие сдавленного громадами домов проспекта. Искры быстрых трамваев, колеса пролеток, фары автомобилей, разноцветные вывески, огни — все это, мелькая; уходило вдаль: налево, к Адмиралтейству, и направо, за Фонтанку.

Но вот Йорка Кащеев сдвинул фуражку на левое ухо, папироску сбил к правому углу рта и заложил руки в карманы, отставив локти: мимо прошла такая девица, которой только и недоставало Йорке в этот чудный вечер. Он двинулся за ней, догоняя. Он был так уверен, что найдет повод познакомиться с ней, что не слишком торопился догнать ее и заговорить. Впрочем, он не был уверен в том, что захочет заговорить с ней. Он не в первый раз за этот месяц шел так по улице за женщиной: ростовские привычки еще жили в нем.

Незнакомка не оглядывалась. Она, дойдя до Аничкова моста, свернула по набережной Фонтанки и, опустив голову, ускорила шаг. Йорка Кащеев почти нагнал ее, когда она свернула вдруг с тротуара, пересекла мостовую и, взявшись обеими руками за решетку канала, склонилась над водой…

Йорка выплюнул окурок, вынул руки из карманов, схватил девушку за плечи и сказал:

— Цоп!

Девушка вырывалась, отталкивая Йорку Кащеева. Впрочем, она не кричала и не плакала. Она была поражена этим неожиданным нападением до того, что даже слов не могла подыскать.

Йорка Кащеев говорил весело:

— Не позволю топиться. Ни за что не позволю.

Тогда девушка сказала тихо:

— Отпустите меня. Кто вы такой?

— Нехорошо, — говорил Йорка Кащеев. — Я вас все равно не пущу. Вам еще тридцать лет жить — это минимально, а вы в Фонтанку кидаетесь. Я вам вреда не сделаю.

Девушка не вырывалась больше и не возражала Йорке.

Йорка Кащеев сказал вежливо:

— Разрешите, я вас провожу!

Девушка покорно шла туда, куда вел ее Йорка Кащеев.

Йорка привел ее к Саду отдыха.

— Посидите, чтоб отдохнуть вам.

Он заплатил в кассе за вход и повел девушку по аллее, напевая:

Ростов-город мы прославим,
На Садовой дом поставим…

Все скамейки были заняты, сесть негде. Йорка Кащеев выбранился (он нарочно не торопил незнакомку с рассказом):

— Зверски места мало.

Они зашли далеко в глубь сада, туда, где сад был уже совершенно не похож на столичный. Эту часть сада можно было целиком перенести в любой провинциальный городок, и он пришелся бы там как раз к месту. Они нашли свободную скамейку и уселись рядышком.

Йорка Кащеев спросил лениво (лень он напускал на себя всегда, когда собеседник был взволнован):

— Как прикажете вас называть?

— Лиза, — отвечала девушка. — То есть Елизавета Матвеевна.

Йорка Кащеев говорил:

— Итак, Лиза, мы, значит, с вами познакомились. Это хорошо. Будем гулять. Вы давно тут?

— Давно, — отвечала Лиза.

— А я с месяц, не больше, — сказал Йорка Кащеев. — Хороший город, стоит в нем жить. Так-то я ростовчанин, и вообще я летчик. Хотя я еще не летаю, но все-таки. А город мне понравился. Есть у вас тут родные?

— Есть. Отец.

— Значит, у отца живете?

Лиза заговорила с нарочной откровенностью: