Повести и рассказы

Бывшие подзащитные отца из числа единомышленников продолжали появляться у нас иногда. И вот, в самый канун суда, на котором слушалось дело чиновника, к отцу зашел один из таких его бесплатных клиентов, рабочий с Балтийского завода, высокий, тощий, остроносый, в очках. Он никогда не распространялся о тягостях своей личной жизни, а всегда занят был общими вопросами. Жизнь ела его и металлической пылью, и нищетой, и туберкулезом, но никогда он не жаловался, никогда ни о чем не просил. Держался он несколько даже чопорно. Если упоминал о своей жене, то называл ее по имени-отчеству: Екатерина Павловна, детей своих звал не Коля и Алеша, а Николай и Алексей. Очень любил такие выражения, как «заря новой жизни», «светлое будущее», «лучезарные дали» и другие такого рода. Все эти выражения, из-за сотен борзописцев и словоблудов давно и повсеместно объявленные пошлыми и банальными, у него дышали свежестью юности.

В этот день он рассказал отцу историю, дошедшую до завода через одного из отбывших срок и вернувшихся. То был страшный рассказ об одном люмпене анархистского толка, который был сослан в Сибирь. За ним отправилась и нашла его там весьма образованная девушка, порвавшая ради революции со своей родней. Тот люмпен, с которым она решила соединить свою судьбу, был человек мрачный, угрюмый, нелюдимый, сторонился товарищей, и любить его было не за что. Девушка и не любила его, как любят мужа или любовника, она просто, как бывало тогда, словно вериги на себя надела, взяла на себя тяжкую обузу во искупление грехов своей семьи (отец ее был фабрикантом). Девушка обратила свою самоотверженность, свое самоотречение на озлобленного человека, который и не просил и не желал себе никакой помощи. Видимо, она надеялась спасти его как искалеченного царским строем, вывести его к свету. «Вперед, без страха и сомненья…» Что-то такое идеальное виделось ей, какой-то «подвиг доблестный», когда она пошла за ним в ссылку. Она обрела своего «жениха» в дальней маленькой деревушке, в каком-то шалаше, который он сам соорудил кое-как, чтобы не остаться без крова. Но рая в этом шалаше не получилось.

Ссыльный встретил «невесту» молча, без улыбки, но в свое жилище допустил. Ночью он ее задушил. Задушил и сам наутро объявил об этом с совершеннейшим хладнокровием. От суда даже и не пытался бежать. На допросе и на суде, объясняя не без самодовольства свое преступление, повторял:

— Она по-французскому знала. Интеллигенция.

Он даже стал разговорчив. Убеждал судей:

— Их всех надо удушить. Вредней интеллигента никого нету. Наше дело — выколотить побольше копеек, а они лезут с идеями. И эта сука ко мне с книжками, с идеями.

Его закатали на каторгу за убийство, но милостиво — смягчили как могли — срок дали самый малый. Уж очень понравилась неправедным судьям ненависть убийцы. Судьи и сами охотно удушили бы всю революционную интеллигенцию, в этом они вполне согласны были с убийцей, но пришлось посчитаться с влиятельной родней девушки, те обратились к властям, нажали.

Балтийский токарь, не в пример своему обычному у нас поведению, разволновался и восклицал чуть не со слезами на глазах:

— Вот до какого изуверства доводит этот Махайский со своим «Умственным пролетарием»! Только, мол, копейки нужны, а всякие мысли, идеи — прочь, один от них вред! Вот что такое махаевщина на практике! И загубил, загубил сектант проклятый святую душу, девицу эту!

Моя мать слушала этот рассказ сжав губы, выпрямившись на стуле, как солдат в строю. И вдруг слезы потекли по ее щекам. Отец, обеспокоенно глянув на нее, проговорил рассудительно:

— Махаевщина смыкается с черной сотней. Но, к счастью, корней в рабочем классе у махаевцев нету. Редкое явление. Отдельные одиночки.

— Конечно, так, — тотчас же подтвердил гость. — Уж это доподлинно так.

Мать попыталась улыбнуться, но всхлипнула, поднялась и вышла.

— Мы с ней поженились в ссылке, — тихо проговорил отец. — Поехала за мной в Сибирь. Вот и вспомнила.

— Чего я натворил! — искренне огорчился гость. — Словно бес за язык дернул. Ведь надо же!

Я понимал слезы матери иначе, чем объяснил отец. Слова убийцы совпали со словами моего брата, и это не могло не кольнуть родителей. Отец и виду не показал, а мать не выдержала. Ведь брат мой тоже всех считал копеечниками. И такую же он обнаружил ненависть к революционным идеям, как и убийца. Было в этом некоторое сходство.

Отец вымолвил вдруг:

— Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото…

Я не знал, что это слова Ленина, сказанные еще до пятого года. Я думал, что слова эти принадлежат отцу, и железная романтика их поразила меня.