Повести и рассказы

— При чем тут отец Иван? На что он мне нужен, твой отец Иван? Я никакого отца Ивана знать не хочу. Про отца Ивана и про отца Желязку и говорить-то стыдно! — горячилась чорбаджийка, стараясь, как обычно делается в таких случаях, замять неприятный разговор и дать ему другое направление. — Знаешь, что отец Иван с отцом Желязкой на пасху в новой церкви устроили? Напились и пришли в церковь обедню пасхальную служить… Один — мр-мр-мр — гудит, другой — мр, мр, мр — за ним. И смех и грех!.. Отец Илья глядел-глядел на них из алтаря — и говорит: «Назюзюкались оба как сапожники, драгоценные мои пастыри духовные!»

Как бы то ни было, Николчо родился в 1849 году, на спаса, в полночь. Бабка, которая пуповину ему перерезала, до сих пор жива, так что если кто пожелает проверить справедливость моих слов, тому стоит только съездить в Казанлык, зайти в новую церковь и спросить, жива ли бабушка Ирина, которая просфоры ставит. Если ему скажут, что жива, он должен купить литр розовой водки, войти в каморку у ворот монастыря, угостить старушку, после чего может задавать ей вопросы, относящиеся к казанлыкской хронике. Только надо иметь в виду, что не следует ходить к бабушке Ирине в пятницу, так как в этот день она печет просвирки и не пьет. Если вы зайдете к ней в каморку в воскресенье после службы, она попросит вас сесть, пожалуется на людскую неблагодарность, произнесет несколько соленых словечек по адресу церковных старост и молодого священника и сообщит вам несколько нескромных эпизодов из истории Казанлыка.

— Ты о каком Николчо спрашиваешь-то? О Неновом, что ли? Такой же безобразник, как отец его. Принимала я у них, — они мне два ирмилика[89] дали, две баклаги вина, пол-оки водки да узкое толстое полотенце. А богатые люди! Подавись они богатством своим! Роды легкие были. Я тогда еще молодая была и дело свое хорошо знала. Нынче-то уж никуда не гожусь. Без Марианы, монашки нашей, и просфор-то не поставлю… Да, спасибо, люди добрые не забывают. Неделю тому оженила я тут одного паренька — золотой заработала. До того как в монастырь попала, мне полегче жилось. А теперь не выходит. «Монашкам в мирские дела мешаться не полагается», — так в прошлом году молодой учитель сказал, который с Кузмановой дочкой грех сотворил… Никола здоровеньким ребеночком был — не плакал, спал день и ночь. Мать Пелагея, игуменья, говорит: «Коли дитя спит много, так непременно ленивым вырастет, увальнем, а ежели мало спит и плачет день и ночь, так проворным, смышленым парнем станет». А я скажу: неверно это. Николчо смирным и сонным ребенком был, а теперь вокруг него — дым коромыслом!.. Чего баловство не сделает! Я так полагаю, толку из него не будет! Ежели сам не утопится, так на виселицу попадет… Умные люди говорят: «Поповские сыновья — дьяволу внучата»; а я так скажу: чорбаджийские сыновья внучат самого сатаны за пояс заткнут. Кто в городе озорничает? Чорбаджийские сынки. Кто к молоденьким монашкам пристает, через стены монастырские лазает? Они. Кто по корчмам пьяный шатается и в кофейнях ночует? Они же.

Но оставим бабушку Ирину: у нее уж так заведено — не только к молодежи, но и к нашим монастырским праведницам придираться, хоть сама она в молодости не меньше калоферских духовных сестер грешила. Поищем более объективных данных для нашего психологического анализа.

В 1849 году чорбаджи Нено, всем сердцем стремившийся к полной и совершенной домашней тишине, которую готов был купить любой ценой, приобрел сына. О, появление последнего имело огромное влияние на весь его образ жизни! Как только Николчо появился на свет, Нено согнулся в дугу перед своей властной женой, превратился в ее покорного слугу и безответного раба. Словом, его возлюбленные тишина и спокойствие остались при нем даже в то время, когда вышивка на груди у жены получила желтоватый оттенок: он стал находить удовлетворение, спокойствие и тишину даже в своеволии супруги…