Повести и рассказы

— Прежде всего скажу тебе, каймакам[69], что ты должен отдать нам ключи от крепости. Второе — то, что ты должен отправиться в Видин, к паше, и рассказать ему, чего мы хотим. Третье — прикажи солдатам не трогаться с места до тех пор, пока ты не получишь из Царьграда ответ на наше прошение, которое мы уже послали. Видинскому паше скажи, что мы просим прислать нам другого каймакама, а владыке — чтоб он больше носа не показывал у нас в городе, если хочет остаться жив. Вот все, что мы хотели тебе сказать… Так что подай ключи и отправляйся в Видии. Времени терять нечего.

— Вы бунтовщики! Вы просто взбесились! Я прикажу солдатам, — они вас в порошок сотрут. Сейчас же по домам, или плохо будет!

— Мы не для того здесь собрались, чтобы разойтись по домам, а для того, чтобы добиться своих прав, — возразил мой отец.

Пока мы беседовали с окружным начальником, войска окружили конак со всех сторон. Сотники приказали нам сейчас же разойтись — или они откроют огонь.

— Ребята, бежим в поле! — крикнул отец. — Нас предали!

Турки подумали, что мы решили разойтись по домам, и дали нам выйти. А мы убежали в Пашовский заповедник и, вооружившись кто дубиной, кто косой, кто ружьем, а кто ржавым пистолетом, стали готовиться к бою. Все это было прекрасно, но беда в том, что наши болгары еще не научились драться, еще не узнали, что турок состоит из мяса и костей, еще не испытали своих сил. Поэтому половина наших товарищей испугалась, убежала и сдалась туркам. Вторую беду устроил нам Александр Карагеоргиевич[70]: обещал прислать ружья и порох — и обманул… А третьей бедой был греческий архиерей, который узнал, что мы замышляем, и написал куда надо.

11

Целый месяц прожили мы в том заповеднике — и турки нас не трогали, ожидая распоряжений из Царьграда. Как мы жили и какие терпели лишения, я уж рассказывать не стану. Скажу только, что и отец мой и я — оба поняли тогда: болгары страдают из-за отсутствия лада, согласия, из-за желания каждого командовать другим. У нас не проходило дня без ссоры и драки; частенько случались и убийства. Если бы не мой отец да священник отец Кристю, мы бы перерезали друг друга. Страшный наш народ!

Я уже говорил, что все наши — и стар и млад — любили моего отца и боялись его. Но однажды несчастные товарищи наши восстали и против него. День был дождливый, холодный. Дождь лил как из ведра, гремел гром, сверкала молния. Грязь — по колено. А наши женщины, старики и дети спали под открытым небом, на голой земле. Собрались наши босые и голые страдальцы и говорят отцу моему:

— Никола! Зачем ты нас привел сюда? Зачем обманул нас, уговорил бросить свои дела и скотину? Ты сказал нам, что если мы восстанем, турки убегут от нас и мы перестанем мучиться и страдать. А как мы теперь мучаемся? Довольно. Мы решили разойтись по домам и сдаться туркам.

— Чтоб они вас повесили? — перебил отец.

— Да, лучше быть повешенным, чем терпеть то, что мы терпим. Довольно нам мучиться. Не хотим больше жить в лесу, как цыгане, голодать и мерзнуть.

— Нельзя ничего добиться так легко, как вы рассчитываете, милые братья, — сказал отец. — Мы еще не знали настоящих трудностей, не видели никаких потерь, а уже стонем, уже хотим сдаваться туркам. Что же будет, когда потечет наша кровь, когда турки станут с нами драться, когда заговорят ружья и пушки?

— Знать ничего не знаем. Хотим по домам, — раздались голоса.

— У меня овцы доиться перестали. Придется годовалых продавать, чтобы десятину заплатить: ни брынзы, ни масла ни драхмы[71] нет, — сказал один.

— А у меня луга стоят некошены, — подхватил другой.

— А у меня буйволы, дьявол их знает, куда разбрелись, — промолвил третий.

— Домой, домой! — закричали все.

— Братья! Подождите хоть, когда наши люди придут, которых мы в Видин и Царьград послали. Послушаем, что они нам скажут? Чего они там добились? Долго терпели, потерпим еще несколько дней. Бог даст, может, все хорошо кончится. Подождем посланных.

— А ежели они не придут? Ежели их повесили или в тюрьму посадили? Тогда что? — закричала толпа.

— Давайте подождем еще неделю, — и ежели не вернутся, тогда ладно: вернемся в Белоградчик и сдадимся туркам. Согласны?

Долго бились мой отец и поп Кристю, уговаривая товарищей подождать еще неделю, но в конце концов добились.

В одно прекрасное утро, когда мы еще спали, наши посланные вернулись из Царьграда с письмом, которое они подали отцу. Отец велел мне разбудить товарищей, распечатал письмо и прочел его вслух. Оно гласило:

«Али-Махмед-эфенди, окружной начальник в г. Белоградчике, вызывается в Царьград, а также вызывается и видинский архиерей Григорий — для ответа за свои злоупотребления. В Белоградчик направляется комиссия, которая установит, на что болгары жалуются, и удовлетворит их требования. Царьград, 3 июня 1848 года».

Не могу передать, как мы обрадовались этому письму. Только отец мой был недоволен.