Повести и рассказы

Дед Коста встал и начал молиться. Долго молился седой старик; долго уста его шептали: «Пресвятая богородица, спаси нас!», долго из глаз его текли слезы, падая на Цено. Занялась заря; мученики стали просыпаться, кашлять, сморкаться, потягиваться, а дед Коста все молился. Но вот стража начала отпирать подвалы и выгонять мучеников на работу. Несчастные поднялись, надели свои лохмотья, умылись. Дед Коста продолжал молиться. Один стражник подошел к нему, схватил его за плечо, стал трясти, закричал:

— Выходи, подлый гяур! На работу!

Дед Коста и на это не обратил никакого внимания. Он шептал:

— Господи Иисусе Христе! Ты был распят, претерпел муки и страдания. Тебя заушали, поили желчью, надели тебе на голову терновый венец, прободали ребра копьем. А ты? Ты сам нес крест свой на Голгофу. И все это ты претерпел ради того, чтобы спасти народ свой от язычников Иродов, от фарисеев и саддукеев[56], от развратных римских кесарей и иерусалимских гемонов. Господи, мы маленькие люди, но и мы страдаем за свой народ и мучаемся за наше отечество и свободу. И мы проливаем кровь свою за братьев и сестер, как ты пролил свою за человечество и общую свободу.

— Эй, гяур, работать ступай!.. — снова крикнул стражник и, видя, что дед Коста не обращает на него внимания, ударил его палкой.

— Господи, прости им прегрешения; они не ведают, что творят! — промолвил дед Коста и, обернувшись к стражнику, ответил: — Иду! Только прошу тебя: оставь этого паренька. Пусть он поспит немного. Бедняга устал с дороги… Путь был далекий, ага[57], очень далекий… Пусть поспит, отдохнет, а я отработаю и за него. Ведь у тебя, наверно, есть отец и мать, ага, есть братья и сестры… Кто знает, что может случиться с ними.

— На работу! На работу! — закричал стражник и пнул Цено ногой.

Цено вздрогнул, вскочил на ноги, протер рукой еще сонные глаза, потом опять лег и захрапел, словно и не просыпался. Тогда стражник изо всех сил ударил его по спине. Цено поднялся и промолвил:

— Ах, дед Коста, тяжко мне. Сердце у меня болит, в груди жжет… Не выживу я, не увижу родины… Зароете вы меня здесь, в этой проклятой земле… У меня кружится голова, темнеет в глазах… Будь проклят Митхад-паша[58]!

— Не бойся, сынок, не умрешь. Ты еще молод и не привык спать в подземелье. Свыкнешься — пройдет твоя болезнь. Пойдем на работу, чтобы нас не бил этот проклятый басурман.

— На работу! — орал тот, размахивая дубиной.

И мученики отправились таскать камни да глину, строить или чинить крепостные стены. Но Цено стоял бледный, полумертвый. Он не мог ничего делать, не мог кирпича поднять, а не то что таскать камни и строить стены. На него жалко было смотреть, — куда уж там заставлять его работать.

— Шевелись, гяур, шевелись, а не то отведаешь палки! — закричали стражники.

— Не могу. Я болен… Меня ноги не держат, — ответил Цено и упал на землю.

Один из стражников подошел к нему, пнул его несколько раз ногой в голову и промолвил:

— Вставай, или я для тебя потяжелей работу найду. Будешь воду качать и, как вол, колесо вертеть.

Цено встал и принялся таскать камни, но руки у него дрожали, губы побелели, глаза стали тусклыми. Дед Коста поглядел на друга, как мать глядит на своего ребенка, и сказал:

— Крепись, сынок, не падай. Ведь ты в руках злодеев, у которых нет ни сердца, ни жалости. Они могут послать тебя еще не на такие работы.

— Не могу, дед Коста, не могу… У меня ноги подкашиваются… Не могу я… — пробормотал Цено и снова упал на землю.

Два стражника подхватили его под руки и повели к колодцу. Дед Коста поглядел им вслед и, тяжело вздохнув, воскликнул:

— Будьте вы прокляты!

— Будь они прокляты! — повторил находившийся тут же молодой босняк, подняв глаза к небу.

Когда настало время обеда и заключенные пришли к кладовщику за хлебом, они нашли там Цено. Он лежал на земле; у него шла горлом кровь, лицо его позеленело, губы были белые как полотно. Возле этого болгарского мученика сидел старый турок и поил его из глиняного черепка холодной водой. Этот турок был старый кровопийца, много народа отправил он на тот свет; но даже он почувствовал жалость. Не было сердца только у турецких жандармов, солдат и офицеров! О турецкие чиновники! И этим людям поручено охранять людей от зла и насилия!

Один из стражников, увидев деда Косту, подозвал его и сказал:

— Возьми этого парня и постарайся, чтоб он очнулся. Бери, неси его в темницу.

— Я отнесу его не в темницу, а вон туда, на траву, под дерево. Там легче будет отходить его, — ответил дед Коста.

— Делай как знаешь, — сказал турок, махнув рукой, и пошел на свой пост.

Дед Коста взвалил Цено себе на спину, отнес его под тутовое дерево, положил на траву, стал растирать ему виски и обмывать кровь, которая текла потоком у него изо рта. Через некоторое время Цено открыл глаза и проговорил:

— Дед Коста, если ты, с божьей помощью, когда-нибудь вернешься в Болгарию, прошу тебя, расскажи моим братьям о том, как я умер, и утешь мою старуху мать.