Повести и рассказы

Самохин бежал зимним ветреным днем по улице, напряженно и мелко переставляя ноги, как бы семеня, чтобы не оскользнуться широко и не упасть — гололед сковал тротуары. Возле новых, богатых магазинов ледовая корка была снята осторожными ударами лома и жестяных скребков, но идти от этого не становилось менее опасным — брусчатка, составленная из тесно уложенных, затейливой формы плиточек, была скользкой, как стекло. «Научились укладывать, — тоскливо ворчал про себя Самохин. — Раньше не то что плитняк — кирпич к кирпичу не могли положить, плюхали кое-как в раствор… Капитализм, черт бы его побрал!» Особенно раздражали и даже вызывали ненависть у него, хотя Самохин и не был вовсе уж бедным человеком, все эти празднично украшенные входы, иностранные слова над ними, сметанно-белые двери с якобы золотыми дверными ручками, музыка, играющая там, в глубине, и главное — за сверкающим стеклом ни человека, кроме двух-трех продавцов. «Но если никто сюда не идет за покупками, для чего же они пооткрывали свои „бутики“ и „пассажи“? Или просто-напросто здесь их „представительства“, „крыши“? Ночью грабят, убивают, а днем приходят сюда, чтобы постоять за прилавком со своими специально отобранными в нищей Росси юными красавицами, кивая знакомым милиционерам и себе подобным, гладким и жирным, с губками гузкой, перезрелым мальчикам с толстой цепью на шее?..»

И все бы ничего, и пробежал бы Самохин мимо новых витрин и дверей, да что-то его одернуло… «Что это такое, черт побери?!» Он потряс головой, как делал еще в школе, если не делилась числа на числа или не вспоминалась строка из Пушкина.

За хрустальным, как бы самостоятельно мерцающим листом стекла на белой длинной шкуре полярного волка томно полулежала юная женщина, почти нагая, с лисьей красной шубкой на плече, в золотистых колготках и красных туфельках. Ну, ясно, манекен, каких сотни и тысячи в городах мира. Разумеется, не чета тем советским манекенам, которые еще недавно — без одной руки или ноги уныло торчали в темных окнах наших универмагов. Нет, эту фигурку сотворили из ласкового, нежного материала (пластик, воск?), а главное — лицо у нее было тонким, прекрасным и совершенно живым. С неповторимой полуулыбкой. Явно слепленное с одного единственного на земле лица, никак не стандартное — это сразу видно…

«Конечно, встречаются на земле похожие люди, — подумал Самохин, глядя помутившимися от страха глазами на витрину. — И конечно же, умельцы, поставляющие манекены для магазинов, вряд ли всерьез озабочены особой необычностью лица. Перед ними задача проще — муляж должен быть хорошей вешалкой для платья… Разумеется, не должны нарушаться пропорции нормального тела… для шарма можно удлинить ноги, сделать личико тоньше… Но откуда у этой красавицы, бесстыдно раскинувшейся на мерцаюшей, как облако, волчьей шкуре, незабываемая, единственная на свете, легкая полуулыбка Нели? Да конечно же, случайно. Скульптор, который лепил форму, и думать не думал, что его поденная работа у кого-то вызовет смятение… нажал на глину или гипс так, этак, и вот тебе улыбка Нели. Наверняка таких „Нель“ сотни в России. И одна попала в наш город…»

Самохин стоял перед стеклом, уставясь, как сумасшедший, на неподвижную, нагую, с острыми грудками современную уличную Данаю, и подростки, уже не раз проходившие мимо него, переглядывались с ухмылкой. «Наверно, дядька давно баб не видел… может, выпустили из зоны?»

И пошел было дальше Самохин, да снова вернулся. Наверное, ему померещилось. Да, да! Это всего лишь игра света, а на самом-то деле фигурка шаблонная, обычная?

Нет же, похожа. Похожа — как будто Неля Летяева сама тут и лежит. С трудом открыв тугую роскошную дверь, Самохин зашел в магазин.

— Вам что-нибудь показать? — тут же обратилась к нему с улыбкой молоденькая продавщица в бордовом костюмчике.

Здесь был магазин французской одежды, тонко пахло духами.

— Скажите… этот манекен… откуда?

— Манекен? Вы хотите что-то для вашей жены? Какие у нее размеры?

Самохин смутился. В более странное положение он еще не попадал. Но его несло, как во сне — в бездну звезд. Он продолжил, упрямо и угрюмо набычась:

— Там, за стеклом фигурка… где такие лепят?

— Право, не знаю, — отвечала девица, сразу же потеряв интерес к посетителю.

Но их разговор услышал некий лысый господин в глубине магазина — он перелистывал за кассовым аппаратом бумажки.

— Что вас интересует?

Самохин, тяжело краснея, повторил свой вопрос.

Лысый, поправив очечки в золотой оправе, как-то цепко, с явным интересом смотрел на посетителя.

— О, эти дамы у меня из Питера, — отвечал, наконец, лысый. — Что, красивые?

— А у вас еще есть? — неловко спросил Самохин и только теперь заметил, что и справа от входа сияет такая же сквозная витрина, и в ней стоят две дамочки в роскошных соболях — но с другими (о, счастье!), с другими лицами.

— Сейчас ни в одном приличном окне вы не найдете прежних пугал, наставительно объяснял хозяин. — Что же вас заинтересовало? Вы не журналист? Не хотите ли сфотографировать наш фасад?