Повести и рассказы

На земле есть обходные пути, а на небесах их нет, если быть пасмурной погоде, значит, будет пасмурно. Хотя сверху и не лило как из ведра, в воздухе носились маленькие, но частые капли моросящего дождя, эти капли повсюду поблескивали на деревьях и траве, земля стала скользкой.

Только что бойцы Дурня-Второго выдержали ожесточенный рукопашный бой с волосатыми. Волосатые колют штыками винтовок по-своему, совсем не так, как орудуют пикой китайцы. Дурень-Второй тоже ринулся в бой, нарочно бил волосатых косой по глазам, стоило тем закрыть глаза, как его бойцы тут же всаживали в них мечи.

Волосатые дрогнули, отступили за земляную насыпь и выставили навстречу свои винтовки. Дурень-Второй впервые дрался с волосатыми, пули от винтовок волосатых летели куда быстрее, чем глиняные шарики Дай Куйи, их даже не слышно было. Коса, естественно, тоже не шевелилась, и бойцы вокруг него стали падать один за другим. Когда они взобрались на насыпь, волосатых уж и след простыл. Дурень-Второй увидел, что у лежавшего поблизости бойца в груди три дырки от заморских пуль, из которых сочится кровь, сердце его сжалось. Рядом с ним несколько молодых бойцов тоже стояли в смущении, словно они засомневались в том, что в ихэтуаней «мечи и пики не войдут». Наставник Инь подошел к ним и сказал:

— Эти братья не овладели гунфу до конца, не молили богов спуститься к ним, вот и не устояли перед заморскими ружьями!

Едва он успел это сказать, как пушки волосатых снова начали стрелять. Черные величиной чуть ли не с арбуз снаряды пронеслись мимо и взорвались неподалеку в болотце, вверх взлетели фонтаны грязной воды, комья земли, деревца. Наставник Инь, ничуть не испугавшись, крикнул бойцам:

— Вставайте, не бойтесь, кто чертей боится, того черти и погубят! Когда кончат стрелять пушки, волосатые опять вылезут!

Ихэтуани поднялись навстречу холодному и влажному ветру, ни один не остался в укрытии.

Эти пушки никому не причинили вреда. Вслед за тем из-за темно-зеленой листвы появился заморский флаг, послышалась дробь барабана и вышли волосатые. Они шли в три ряда, держа винтовки наперевес и ступая в такт ударам барабана. Едва ихэтуани изготовились броситься на них, как строй волосатых вдруг распался: первый ряд лег на землю, воины второго ряда опустились на колени, а третий ряд остался стоять. «Бах! Бах! Бах!» — прогремело три залпа. И тут же множество ихэтуаней повалились кто вперед, кто назад. Остальные не могли понять, что произошло, и продолжали стоять, как стояли. Наставник Инь пронзительно крикнул:

— Ложись! Ложись!

Все бойцы их отряда и Дурень-Второй легли на мокрую от дождя землю.

Волосатые перезарядили винтовки. «Бах! Бах! Бах!» — раздались еще три залпа.

Пули пролетали над Дурнем-Вторым и его товарищами, не давая им поднять головы. Наставник Инь лежал рядом с Дурнем-Вторым, его головная повязка была прожжена в одном месте выстрелом, и ему пришлось так тесно прижиматься лицом к земле, что на его губах остались следы грязи. От ярости его лицо стало багровым, на глазах блестели слезы, он изрыгал ругательства одно страшнее другого, и чем больше он ругался, тем больше входил в раж. Вдруг он вскочил, завопил душераздирающим голосом:

— А, черт их дери, они мать мою опозорили, так я их сейчас вздрючу! — и побежал вперед, бешено размахивая широким мечом. Его ноги в белых тапочках в несколько прыжков ворвались во вражеские ряды.

Вслед за ним все бойцы поднялись навстречу летевшим на них, как саранча, пулям и, не обращая внимания на то, кто из них упал под пулями, бесстрашно бросились вперед. Конечно, Дурень-Второй, не помня себя, тоже влетел, стиснутый в толпе бегущих людей, в ряды волосатых, махал мечом, разил косой, бил всех, на кого натыкался. В ушах у него звенело от ружейных выстрелов, но вдруг он услыхал звуки музыки, доносившиеся откуда-то сзади.

Музыка была такой знакомой! Это же «Смелый гусь»! Печальные, мужественные, взлетающие все выше звуки неудержимо лились в уши и отдавались прямо в сердце, наполняя все тело горячей волной, заставляя людей без страха идти на смертный бой, плакать, пылать гневом и, не дрогнув, принимать смерть.

Да! Эти звуки вылетали из дудки Лю-Четвертого! Дурень-Второй не успевал ничего разобрать, он не разбирал даже, где жизнь, а где смерть. Он не помнил, сколько волосатых уложил своей косой…

Вдруг словно гром прогремел, в глазах у него потемнело, его тело внезапно показалось ему совершенно чужим и каким-то очень-очень далеким, душа полетела куда-то вверх… Когда он очнулся, было уже темно, вокруг, если не считать кваканья лягушек, стояла поразительная тишина. Он настолько опешил, что поначалу решил, что очутился в палатах загробного владыки. Но, посмотрев еще раз, увидел, что лежит в канаве; повезло ему, воды в ней было немного, да к тому же на дне росли густые водоросли, так что его лицо оказалось над водой, а иначе он давно бы захлебнулся. Он вылез из воды, поднялся, на теле и ногах ран не оказалось, только плечо было прострелено заморской винтовкой, и кровь залила всю левую сторону халата.