Повести и рассказы

В лагере получили новые вести о поражении немецко-фашистских войск на Восточном фронте. Доктор Шпачек решил размножить небольшую листовку. Нужно было сделать перевод листовки с немецкого языка на чешский. Через Макса, который работал в столовой, доктор Шпачек достал бумагу. Это были небольшие листки жёлтой обёрточной бумаги, аккуратно нарезанные Максом для удобства передачи. С тех пор как появилась первая листовка на такой бумаге, администрация лагеря запретила выдавать её заключённым. Правда, не всем, а только политическим. Однако и это не спасло лагерь от листовок. Подпольщики находили возможность доставать бумагу и выпускать листовки.

Шпачек перевёл листовку, написал несколько экземпляров и днём, на работе в каменоломне, должен был, при удобном случае, передать их товарищам. Это не всегда удавалось, так как нередко эсэсовцы ни на шаг не отходили от карьера. Листовки не вывешивались и не наклеивались на стенах бараков. Их просто передавали из рук в руки, а если этого сделать было нельзя, незаметно разбрасывали на рабочих местах.

Первое время охранники не обращали внимания на то, что какой-то листок валяется в каменоломне или на дворе лагеря, но с тех пор, как обнаружилось несколько листовок, началась слежка. Следили не только охранники, но и уголовники, провокаторы, купленные охраной.

Если людей убивали в карьере, названном Западнёй смерти, только за то, что заключённый выбился из сил и не мог работать, то за прочитанную листовку подвергали нечеловеческим пыткам, избивали плётками, прикладами, резиновыми дубинками и вообще всем, что попадёт под руку озверевшему эсэсовцу. И всё-таки это не останавливало мужественных борцов за свободу.

Работа в каменоломне началась, как всегда, рано утром, после обычной переклички. Доктор Шпачек как раз был в той партии, которая работала на разделке камня. Когда пришли на работу, он не мог передать листовки, охранник сидел тут же, наверху откоса, и зорко следил за людьми.

Бывало так, что охранник приведёт заключённых в карьер и ходит где-нибудь недалеко. Из карьера никуда не уйдёшь. С тех пор, как одного заключённого, не выполнившего норму, оставили на всю ночь в карьере и он не только не ушёл, но и умер там, карьер назвали Западнёй смерти. Однако сегодня охранник не уходил.

Ни доктор Шпачек, ни люди из его партии не знали, что ещё ночью в лагере была обнаружена листовка на немецком языке. В немецком бараке был обыск, но там ничего не нашли. Комендант лагеря приказал охране не спускать глаз с заключённых: на пост были поставлены все наиболее отъявленные эсэсовцы. Особенная слежка была за теми, кого судили за пропаганду. Вспомнили и о докторе Шпачеке, с которого сейчас не спускал глаз охранник, сидя на камне, возвышающемся над карьером.

Комендант лагеря был взбешён тем, что у немцев ничего не нашли. Он только после понял, что допустил ошибку и решил исправить её. Комендант приказал по карточкам заключённых выбрать «красных пропагандистов» и учинить за ними особую, негласную слежку. Так и было сделано в этот день, когда доктор Шпачек заготовил листовки на чешском языке.

Шпачек не торопился. Он надеялся, что охранник не высидит и часа и уйдёт, а тогда будет удобно переброситься с товарищами словом и передать им листовки. Но охранник, как ни странно, сидел на своём месте уже больше часа и не уходил. Он несколько раз вставал, прохаживался по краю обрывистого карьера, наблюдая сверху, как с охранной вышки, за каждым, кто работал здесь.

Опытный подпольщик, доктор Шпачек не мог не заметить утром в столовой нечто необычное. Там, недалеко от их стола, тоже сидел охранник, чего почти никогда не было. Это удивило его, но не насторожило. Когда к их столу подошёл Макс и поставил бачок с супом на стол, доктор Шпачек поприветствовал товарища взглядом. Макс на ходу прошептал:

— Вечером зайдите, есть дело…

Припадая на одну ногу, Макс ушёл. Шпачек так, и не понял, что за дело у него, но решил повидаться вечером обязательно. А между тем, тот хотел предупредить товарища, что у них был ночью обыск, и надо быть настороже, но сказать об этом у стола не решился.

Охранник походил и снова сел на своё место, так же рьяно наблюдая за людьми, как час назад. Всем показалось несколько странной его собачья преданность службе, но это не вызвало особенной настороженности. Люди думали, что это новичок или провинившийся, который теперь выслуживается перед начальством.