Повести и рассказы

— За что, старая свинья, сидишь? — спросил он, хотя видел на рукаве доктора Шпачека красный треугольник — знак политического заключённого.

— За коммунистическую пропаганду, — ответил доктор Шпачек, так как скрывать не было смысла, эсэсовец всё равно знал.

— За красную пропаганду, говоришь? — ехидно переспросил эсэсовец и добавил: — Ну, теперь ты будешь писать киркой и лопатой. Это тебе, старая обезьяна, не бумагу пачкать. Мы тебя постараемся отучить от этого лёгкого занятия.

Всё время, пока эсэсовец произносил этот издевательский монолог, любуясь своим красноречием, доктор Шпачек должен был стоять на вытяжку и смотреть эсэсовцу в глаза. Так было заведено в лагере.

Доктор Шпачек стоял перед эсэсовцем и не слушал его. Он думал о любимой Праге, о людях, что остались там и продолжают бороться, думал о сыне, которого любил больше жизни, о дяде Вацлаве — своём лучшем товарище по подпольной работе. Он твёрдо верил, что фашизм не вечен, что победа не за горами и уж если он, Иосиф Шпачек, умрёт, то умрёт за дело, в которое верит. Он хорошо знал, что смерть витает рядом, только не знал, наступит ли она скоро, сейчас и будет лёгкой, или будет длительной, мучительной. Только бы не показать своей физической слабости врагу, а продолжать сопротивляться до последнего вздоха, и если уж придётся умереть, то умереть непокорённым.

В карьере доктор Шпачек, как и другие, носил камни и складывал их в штабель. У него попрежнему болели все кости, а ноги, обутые в башмаки на деревянной подошве, казались чужими, слушались плохо. От непосильного труда и голода кружилась голова, темнело в глазах, и он запинался, иногда падал, в кровь обдирая колени, но ни остановиться, ни отдохнуть он не имел права. Малейшая остановка — удар плети или приклада. Ему очень хотелось выжить, вернуться в родную Чехословакию к своим людям, к сыну. Мысли о них прибавили ему сил.

Миновал первый день. На второй уже было легче, а потом всё вошло в обычную колею жизни заключённого, которого в любую, минуту могли избить, уничтожить и никто не имел права остановить этого произвола. Кажется, выжить один день в этом аду сверх человеческих сил, а человек всё живёт, работает, надеется, по ночам тихо переговаривается с товарищами, получает от них помощь и сам помогает им.

Как-то раз, после работы, доктор Шпачек задержался в столовой. Он был совершенно голоден и надеялся найти что-нибудь из еды, хотя это было почти невозможно. Ужин состоял из кружки какой-то бурды, порции гнилых овощей к куска хлеба. Вряд ли кто мог не доесть, оставить что-нибудь, но иногда это случалось. За каждый стол полагалось садиться по десять человек и к столу подавали десять порций. Часто было так, что стол был накрыт раньше, чем партия заключённых садилась за него. Если кто-нибудь не доживал до обеда, то оставшуюся порцию отдавали более слабому, чтобы поддержать товарища.

Партия, в которой работал доктор Шпачек, уже поужинала и ушла, но он остался поджидать новую, прячась за стойку, подпиравшую потолок барака. Кто-то принёс на стол бачок с супом. Доктор Шпачек не разглядел человека, он теперь совсем плохо видел, да и очков у него не было, но заключённый сразу узнал его. Это был немец, с которым они познакомились ещё в пути. Он торопливо подал руку доктору Шпачеку и впервые назвал своё имя. Его звали Максом. Немец огляделся по сторонам, так же торопливо подал доктору Шпачеку два куска хлеба и на ходу, тихо сказал:

— Барак три, вторая секция, заходите.

— Я рядом, в четвёртом, — ответил доктор Шпачек.

Так снова встретились два товарища, чех и немец. Макс попал в лагерь тоже за «красную пропаганду», хотя никогда не был связан ни с какими «красными». Но гестаповский произвол только помог ему по-настоящему возненавидеть фашистов и гитлеровский порядок. Чувство ненависти к фашизму сблизило его с доктором Шпачеком. Они подружились: чех, зрелый коммунист-подпольщик, и немец, честный рабочий, понявший смысл борьбы с фашизмом только теперь, в лагере.

Доктор Шпачек медленно входил в сложную жизнь лагеря, искал пути сближения с людьми, для которых главное в жизни — борьба. Сознание именно этого долга утраивало его силы, помогало не только жить и сопротивляться, но продолжать борьбу.

Постепенно группа заключённых чехов, французов, немцев, уже объединённая общими целями борьбы, начала подпольную работу. Время от времени в лагере стали появляться листовки, написанные от руки, в которых говорилось о положении дел на фронтах войны и в тылу врага. Этому помогали заключённые немецкие коммунисты, установившие связь со своими товарищами, живущими на свободе. Нашёл пути связаться с лагерной группой подпольщиков и доктор Шпачек, ставший её активным участником.

* * *