Повести и рассказы

Ваня понял, что на этот раз даже добрый Женя не может быть ему попутчиком, и решил, что пойдёт один, а Женька пусть потом кусает себе локти, как узнает о Ваниных фронтовых делах.

Возвращаясь с купанья, Ваня ещё раз попытался заговорить о фронте, но Женя попрежнему не соглашался. Так они и разошлись. Женя на прощание сказал:

— Серёжка и Юрка дубасить тебя собираются.

— А вот это видели? — Ваня показал фигу.

— Смотри, и поколотят. Почему ты сказал, что Юрка самовар украл?

— А что, не правда?

— Нет, мы у его мамы узнавали, она сказала, что в самоваре труба прогорела и она отдала его Юрке для фронта.

— Ишь ты, — уклончиво ухмыльнулся Ваня.

* * *

Под вечер тридцать первого июля 1943 года Ваня покинул родительский дом. Ключи от квартиры он спрятал на том месте, где их всегда прятали. Записку свою и выкупленный хлеб он положил на стол. За его плечами висел тощий вещевой мешок отца, в кармане лежало десять рублей, компас, которым он не умел пользоваться, и два спичечных коробка — один с солью, другой со спичками.

До разъезда Пригородный от города было не более пяти километров, если итти прямиком через сосновый лес, если же по дороге, то путь удвоится. Ваня выбрал путь лесом. Во-первых, безопаснее, не увидят, а во-вторых, близко, — решил он и, взяв в качестве попутчика сосновую палку, отправился «во фронтовой поход». По дороге он решил, что, пробравшись на перрон разъезда, попросит солдат одного из эшелонов взять его с собой до Москвы, к родителям… «Возьмут. А когда станут подъезжать к Москве, я им откроюсь… Они люди военные, знают, что такие ребята, как я, всегда в разведке пригодятся, не сбросят с поезда, возьмут к себе в часть… А Серёжка и Юрка с носом окажутся, отдубасить будет некого!..»

К несчастью Вани, в этот день ни один эшелон с солдатами не уходил на Москву. Шли с фронта, везли раненых, шли пустые чёрные цистерны, потом платформы с лесом и железом. На запад же, на Москву прошло много поездов с танками, орудиями, машинами, но с войсками не шли. Зато Ваня ходил там же, где ходят военные, и никто его ни разу не спросил, зачем он здесь. Но когда стало темнеть, его остановил какой-то сержант:

— Ты кого, мальчик, ждёшь?

— Никого. Мне в Москву надо…

— К кому же в Москву? — улыбнувшись, спросил сержант.

— К батьке, он нашёлся, а я был эвакуирован, — жалобно ответил Ваня.

— Так тебе не здесь надо садиться в поезд, а на вокзале. А здесь билетной кассы нет.

— У меня денег нет, а тут я с солдатами укачу.

— Так-таки укатишь, значит?

— Угу! — ответил Ваня и подумал: «Вот бы сейчас и всплакнуть, смотришь, сжалится и посадит».

Но сержант сухо сказал:

— Сегодня, мальчик, таких поездов не предвидится. Иди-ка в город, отдохни, а завтра валяй на вокзал. Тебя там посадят в поезд… Знакомые-то в городе есть?

— Нету, — жалобно ответил Спицын, рассчитывая на сочувствие сержанта.

— Где же ты жил тогда?

Ваня догадался, что не так сказал, но уже было поздно. Сержант, наверное, всё понял… Вместо дальнейшего разговора Ваня направился в сторону леса. Он не был робким и леса не боялся. Приходилось с отцом бывать не в таком лесу, как этот, у города, а даже в настоящей уральской тайге. Вот почему он твёрдо решил заночевать в лесу. Возвращаться домой — засмеют. А завтра-то уж наверняка удастся уговорить сержанта и сесть в поезд с солдатами.

Лес шумел, загадочно и немного страшновато. Нет-нет да и хрустнет сухая ветка под ногами, или упадёт с сосны прошлогодняя шишка. Темно, где-то недалеко посвистывают и шипят паровозы, где-то лязгают буфера вагонов, а Ваня всё идёт и идёт, поближе к городу, чтобы не так было страшно…

На опушке молодого соснячка, в затишье, действительно, не так страшно, как в гуще старых сосен. Отсюда видны огни города. От них как-то веселее.

Ваня снял мешок, положил его около облюбованной сосны и снова стал смотреть на город. И чем больше он смотрел на далёкие огни, тем больше его брало раздумье о доме и родителях, о товарищах и школе. Вот там, справа, где меньше огней, — чудесный хвойный парк культуры и отдыха. До войны там всегда звенела музыка и было весело, шумно, празднично. А вот там, слева, — папин завод. Огромный «завод-красавец», так говорил не раз отец. Там и сейчас полыхает в небе багровое зарево, его видно отсюда… На этом заводе рождаются грозные уральские танки, куётся победа…

Выплыла луна, словно огромное начищенное медное блюдо, и озарила лес. Тени стали не чёрными, а какими-то иссиня-тёмными, и лес уже не пугал Спицына так, как полчаса назад. Небо тоже стало веселее. Бездонное и далёкое, оно походило на темноголубой шатёр в дырках, через которые просвечивают мерцающие огоньки. Одни яркие, другие бледные, а третьи совсем едва заметные.

Хорошо в лесу.

Он выбрал ямку, чтобы в ней развести костёр. Потянуло сизым дымком, затрещали сухие сучки и ветки, и всё вокруг, весь лес ожил. А когда костёр ярко запылал и закипела вода в котелке, Ване стало совсем легко и приятно.