Повести и рассказы

— Расстреляли?

— Разумеется…

Снова помолчали. Полковник щелкнул портсигаром, угостил адъютанта папироской, сам взял. Закурили.

— Какие меры, по — вашему, помогли бы? — затянувшись и окутав себя дымом, спросил полковник.

— Какие?.. Нужно, по — моему, деньги из ящиков переложить в другое место.

— Ну, а там, в другом месте, не разнюхают разве?.. Нет, это не план.

— Простите, полковник, нужно найти такое место, где бы не разнюхали.

— Но какое?..

— Подумаем… Найдем.

— Подумайте.

В избе было жарко. На крашеном деревянном столе ярко горела штабная лампа — молния. Где — то за стеной, на хозяйской половине гудели голоса. За заиндевелым окном грудилась морозная голубая ночь.

Адъютант прошелся по избе и мягко (чуть — чуть согнув ноги в коленях) сел на скрипучую табуретку у стола. Полковник полулежал на диване. Над ним весь угол был заставлен, завешан иконами. Табачный пахучий дым тихо плыл вздрагивающими, вьющимися лентами: над огнем, над головами, возле иконописных ликов.

Нарушая неожиданно молчание, адъютант перегнулся (тонко скрипнула табуретка) к полковнику и вяло улыбнулся:

— Я, собственно говоря, полковник, уже составил план… Я только боюсь, что вы из предрассудка откажетесь от него…

— Что такое? Какой план? — оживился полковник. — Если хороший — валяйте смело!

— План хороший! — снова покривил ад'ютант губы вялой улыбкой.

— Ну!?

Адъютант встал с табуретки, прошелся, остановился перед полковником:

— Видите ли… С нами следует при почетном карауле тело подполковника Недочетова… В условиях войны вообще не полагается пускаться в такие сентиментальности, но вдова полковника настояла, и мы принуждены были взять труп с собою… Мертвым, собственно говоря, все равно где гнить. А гроб — место надежное…

— Что такое? — вскинулся полковник, перебивая адъютанта. — Вы полагаете…

— Виноват, полковник, — вот вы и недовольны… Я предупреждал…

— Но, постойте, постойте! Что же вы это предлагаете?.. Положить к мертвому в гроб…

— Нет, не к мертвому, а вместо мертвеца… Вместо мертвеца!..

— Фу-у! какая гадость!..

Полковник взволнованно встал на ноги и ненужно застегнул пуговицы своего френча:

— И как вам, Георгий Иванович, такая гадость в голову пришла?

Адъютант снова вяло улыбнулся и промолчал. И когда полковник, немного успокоившись, опустился на диван, он выпрямился, ловко составил (хотя и в валенках) каблуки вместе, носки врозь и деревянно, по — военному, отчеканил:

— Честь имею кланяться, господин полковник!

— Постойте, погодите, Георгий Иванович! — болезненно поморщился полковник и растерянно поершил коротко остриженную голову. — Не торопитесь…

— Слушаюсь!

— Ах, оставьте этот тон, Георгий Иванович! — с кислой гримасой произнес полковник. — Говорите толком, советуйте… Разве нет иного выхода?..

— Нет, полковник!..

— Решительно никакого?..

— Решительно!..

— Но, боже мой!.. Как решиться… Нет, нет! Это так… недопустимо! Это прямо кощунство!..

— Ничего подобного, полковник. Это только крайнее средство. На войне — как на войне.

— Но, как практически?.. Как, наконец, быть с вдовой? Она такая решительная дама!

— Предоставьте это дело мне, полковник. На мою ответственность.

— Ах, голубчик! Я, право, не знаю, как быть… Это так необыкновенно, так неприятно…

— Это необходимо, полковник. Совершенно необходимо!..

7. Панихида

Валентина Яковлевна, вдова, была тревожно изумлена, когда вечером на стоянке в большом селе гроб подполковника был перенесен в обширный амбар, из которого выкинули крестьянский скарб. И когда ее не пустили в этот амбар (куда зачем — то перенесли и зеленые ящики), она кинулась к полковнику. Но полковник был занят и ее не принял. Вышел к ней адъютант, любезный, ласковый, обходительный.

— Не беспокойтесь, сударыня! Мы решили дать передохнуть караулу и объединили два поста в один. На следующей стоянке все будет по — старому — Но почему меня не допускают к гробу?

— По уставу. Посторонним ни в коем случае нельзя быть возле охраняемого ценного полкового имущества…

— Там тело моего мужа! — вспыхнула вдова.

— Там ценные документы, сударыня, и мы не вправе нарушать устав…

Адъютант был любезен, учтив, предупредителен, но в серых глазах его крылось непреклонное, неумолимое. Женщина молча повернулась и ушла. Рассказывая об этом полковнику, адъютант озабоченно щурил глаза.

— Вы думаете — она о чем — нибудь подозревает? — встревожился полковник.

— Нет… но вообще барынька хлопотливая… Задаст еще она нам беспокойства!

— Что же делать?

Адъютант усмехнулся:

— Надо доделывать дело до конца.

— Как?

— Не мешало бы завтра пораньше перед выступлением панихиду по болярину Недочетову соорудить…

— Циник вы!.. Ах, какой циник!

— Я говорю серьезно, полковник. Это убило бы всякие подозрения и у барыньки и у других.

— Я не могу согласиться на это, Георгий Иванович!

— Вы должны согласиться… Представьте, что вдова сама захочет…

— С вами невозможно спорить!

— Я прав, полковник! Вы сами понимаете, что я прав…