Повести и рассказы

— Айда со мной! — Васька только лишь оглянулся, и сразу же десять человек бросили работу в разных концах цеха. — А ты оставайся, Федя, — сказал Васька и похлопал Федора по плечу. — Я понимаю. Тебе незачем туда казаться. Еще подумают, что мы считаться с ним приехали. Очень они нам… петухи… — Говоря это, Газукин резко застегивал телогрейку, словно собирался на бой. — Пускай теперь… Он теперь покашляет в своей конторке!

Газукин вышел из цеха, и за ним весь отряд его помощников. Не удержался и Фаворов — побежал через цех вслед за ними. Шеститонный самосвал взревел за стеной и укатил. Наступила тишина. И как только Федор очутился наедине с самим собой, сразу же глаза его сухо заблестели, и он замер, то вспыхивая, то угасая. Перед ним медленно вращались огромные цилиндры, бархатистые от пыли.

Опять заревел самосвал и остановился за стеной. Послышались натужные голоса, и рабочие стали втаскивать в цех на веревках продолговатое железное тело с круглыми окнами и торчащими ржавыми болтами. Запел мотор мостового крана, стальная ферма поплыла под потолком, упали, бряцая, цепи, и тяжелая литая деталь, которую вслед за Васькой уже все называли станиной, закачалась, перенеслась через цех к токарным станкам.

У входа лежала на боку еще одна такая станина. Васька нашел на дворе автобазы одну лишнюю «дуру» и увез, чтобы Петр Филиппович не додумался, не перехватил у него выдумку.

Пробежав несколько раз по цеху, покричав вдоволь, Газукин, наконец, уселся рядом с Федей. Вытянув ногу, он разложил на колене кисет. Задымив цигаркой, он сказал с торжеством:

— Никто не заметил — все на обеде или в цехе были. А Петуха встретили на обратном пути. Слышь? Идет, ничего не знает. Наш Фаворов велел затормозить и кричит ему из кабины: «Петр Филиппыч! Спасибо за работников!» У Петуха даже коленки подогнулись. Даже поздравствоваться не обернулся: голову убрал поглубже, сволочь, и шагает помаленьку. Знает кошка, чье сало съела! Скоро он поймет, как молодыми кадрами кидаться. Фаворов сказал: обоих вас на доску представлю.

За полкилометра от Федора в своем кабинете сидела Антонина Сергеевна. Федя думал о ней и поэтому переспросил:

— Что ты сказал? На какую доску?

— На красную! — с жаром проговорил Газукин и даже подался вперед, грозно блестя глазами. — Мы с тобой возьмем — ты станок и я…

Честность — это было единственное, что сейчас позволяло Федору подходить к Антонине Сергеевне, смотреть ей в лицо. Он не видел у себя никаких других достоинств. Он знал: пока жива в нем правда, Антонина Сергеевна не прогонит его, и собирался даже как-нибудь при случае признаться, что это именно его Царев просватал на механический завод.

— А? — спросил Газукин.

— Ты сам бери оба, — сказал Федор. — А то получается, как будто я назло: он меня, а я — его.

— Правильно! Имеешь право. Может, он как раз выставил тех, кто больше всего ему нужен. Будь здоров, теперь все поймут, кого следовало выставить из мастерской.

— Вася, Петух был прав.

— Поздравляю! Значит мы — подкидыши?

— Подкидыш — это я. А тебя он, помнишь, как называл? Царев не любит, кто много о монете говорит.

— Здрасте! За каким же лешим мы паримся? Для какого, спрашивается, интересу?

— Вот он считает, что монета не главное, что есть интерес повыше. Мне, например, было бы обидно, если бы меня на важное дело приманивали деньгами, зная, так сказать, мою слабость…

Федор сказал это и подумал: «А есть ли он, высокий интерес?».

— Глупости! — Газукин быстро почесался. Все-таки что-то новое было в Фединых словах. И он повторил, но уже тише: — Глупости. Никакого другого интересу нет.

— А вот есть. Ты для чего ездил за этими станинами? Для чего все это дело придумал? Сказать тебе? Вот видишь сам — иногда так зацепит, что даже про деньги забудешь. Значит, есть интересы повыше.

Васька направил в пол длинную белую струю дыма и, опустив голову к коленям, стал размышлять. Посмотрел из-под упавшей на лоб пряди на Федора и опять затянулся.

— А тебя Царев считает знаешь кем? — продолжал Федя. — Ну вот. Может, ты и не это самое, не такой… Так он же этого не знает. Словом, как хочешь, а я считаю, что это будет месть — и то, что мы будем валы точить, и то, что станины у них увезли. Может, они сами бы… Если хочешь все-таки точить — находи напарника. А я не буду.

— Напарника? Зачем? — тоненьким голосом спросил Васька. — Зачем? — И пожал плечами. — Заставлять тебя я не смею. Пожалуйста!

Он выпустил дым и выжидающе посмотрел на Федю. Что-то горело в нем, он все время помнил Петуха.

— Как хочешь, — сказал он, лениво поднимаясь, подавляя зевок. — Ты сам сказал, что есть повыше интересы. Как ты думаешь, могу я с ними бороться? Я сам отвечу Петуху, на черта мне напарник. Отвечать буду делом, как положено, как в газетах вон пишут. Объявляю стахановскую вахту. Беру два станка!