Человек, почему вы так восхищённо смотрите на меня? Вы меня смущаете… Не скрою, ваш взгляд так желанен мне… И я бесконечно рад тому, что вы стоите там наверху. А вы не поленились и спустились ко мне. Вот вы наклоняетесь ко мне, вот дрожащими руками осторожно пытаетесь тронуть меня! О человек, благодарю вас, благодарю!.. Ваши следы на песке, ваше великодушное посещение, ваше тёплое дыхание на моём лице каждый раз будут вспоминаться как самый дорогой след. С этой поры я буду смотреть то на солнце, то на ваши следы. Каждым листочком моего цветка я буду желать вам остаться живым, вернуться на родину, к своим садовым цветам… Если бы вы знали, как мы, цветы, любили людей, как любили быть среди них! Когда-то из-за белых колышущихся занавесок на окнах мы радостно слушали звучание их голосов, радостный смех, мелодичное пение. Как счастливы мы были, когда белые руки красивых девушек срывали нас и прикрепляли к страстно колыхающейся груди! Мы не могли налюбоваться на то, как на весёлых детских праздниках по садовым тропинкам носились малыши, держа в руках белые булки с маком… Да, да, я верю, что жизнь во веки не кончится, я счастлив, что цветы никогда не расстанутся с людьми, и я вовсе не жалуюсь на своё одиночество!
Человек, вы собираетесь уходить! Мне тяжело расставаться с вами… Вы простите меня… Это только временно… Да, вы идите! Счастливого пути вам! Легко проходите дальние пути! Вы идёте на запад. Вас там ждут кровавые битвы, на каждом шагу, возможно, будут встречаться убитые тела, придётся проходить мимо обгорелых брёвен. Однако я – ненасытившийся красотой мира, желающий украшать его одинокий мак – пожелал бы вам, чтобы за каждым пройденным вами шагом оставались цветы… Пусть цветы, возникшие из пепла и крови, приведут вас к вечной славе и счастью! Прощайте, человек, прощайте. Светлый путь вам!
Красота
Это случилось давно, очень давно. Но и сегодня у меня стоит перед глазами, как мы, три шакирда[1], сев на одну лошадь, отправились из уездного медресе[2] домой. Точнее, мы с Гилемдаром возвращаемся в одну деревню – Чуаркуль, а Бадретдина должны оставить в деревне Ишле, находящейся на нашем пути. И ещё хочу сказать, что нас ленивой рысью везёт мерин отца Гилемдара. В деревне мы жили по соседству. По этой причине Гилемдара и меня забирать домой одной весной присылают нашу лошадь, следующей весной – их лошадь.
А Бадретдин – наш случайный попутчик. Хотя мы в медресе собирались и разъезжались в одно время, однако раньше нам не приходилось возвращаться вместе с ним. Бадретдин не любил быть кому-нибудь обузой. Как только учёба заканчивалась, он на базаре разыскивал односельчан, чтобы ехать с ними, а то и пешком топал тридцать вёрст в свою деревню. В этот раз мы, можно сказать, сами попросили его, то есть уговорили, возвращаться вместе.
Бадретдин был самым бедным шакирдом в нашем медресе. Из деревни ему никто не помогал. Только изредка кто-нибудь из приехавших на базар из Ишле односельчан передавал ему от матери завёрнутый в холщовую тряпку пшённый хлеб или кусочек масла. Бадретдин и это принимал, стесняясь и говоря: «Ну зачем это? Скажите маме, что я не голодаю, пусть она от себя не отрывает!» И он почему-то это масло ел, отщипывая шилом. «Почему ты так делаешь?» – спрашивали шакирды, на что Бадретдин со смехом отвечал: «Если шилом есть, то его надолго хватает».
На родине, как говорится, воробей не умрёт, так и наш Бадретдин учился с большими мучениями, был ограничен в деньгах. Зато как хорошо он учился! Это многократно проверено, что бедный студент, живя в беспощадной нужде, как правило, оказывается очень талантливым.
Ему иначе нельзя. Богатый студент даже с кочаном капусты вместо головы сколь угодно долго будет числиться в медресе. А если плохо учится бедный студент, его из медресе выставят в первую же зиму. К тому же, только очень хорошо учась, бедный студент может хоть немного облегчить своё материальное положение.
Вот и нашему Бадретдину, выражаясь языком своего времени, немного перепадало от богатых. Будучи способным и старательным студентом, он помогал учителям делать всякую работу, помогал готовить уроки отстающим ученикам, красиво переписывал для больных молитвы из Корана. Словом, без дела не сидел. Однако и работу, и помощь сам он никогда не просил. Мы ни разу не видели, чтобы его лицо выражало что-то вроде: «Я ведь бедный, вы обязаны мне помочь».