Повести и рассказы

Пломбир цветной горкой проплыл на подносе через зал, опустился на стол. Капитан нажал пальцем на рукоятку сифона, в стакан ударила напористая струя. Поднял стакан.

— За Кольку твоего, — усмехнулся, — за химика…

В стакане тихий шип. Вот, оказывается, что отмечаем… Колька в техникум поступил! Дела…

А рядом — медведь говорит:

— Ты со мной не спорь, только бы пробить, в ножки кланяться будут. Экономия — две тыщи на станок!

А другой медведь:

— Не верю я что-то, Семеницын…

А медведь-Семеницын:

— Не веришь, и зря. А я на этот резец — во как надеюсь!

. .

— Маленький, — спросил капитан, — когда ж он это задумал?

— Кто? Чего?..

— Да Николай твой. В техникум поступать.

— Не знаю. — Маленький пожал плечами. Что ему, Колька докладывает.

— И ты не знаешь, — вздохнул капитан. — Большой пробел в твоем образовании.

. .

Кузнечик медленно ест, смакует. Черная сморода у него. А старичок, что рядом с ним, ничего себе не заказал. Гляди-ка! Берет с соседнего столика сифон, наливает себе, а сам говорит Кузнечику:

— Вы меня простите, товарищ, я уже старый человек и должен подумать о будущем, в смысле… запечатлеть свое прошлое, историю своей жизни, которая очень поучительна для молодого поколения. А вы, я вижу, человек умственного труда, и даже, может быть, литератор…

— Журналист, — сказал Кузнечик.

— Прекрасно, я угадал! — обрадовался старичок. — Начну с детства. Урок гимнастики вел у нас в училище какой-то чиновник — фамилии не помню — с тенденцией на фельдфебеля. Обходит он однажды строй и говорит мне: «Ты что смеешься, бабья рожа!». Почем я знал, какая у меня рожа? Я, может, и в зеркало еще не смотрелся ни разу. Вышел из строя и говорю: «У тебя у самого такая рожа!».

Старичок отодвинулся, давая Кузнечику возможность рассмотреть себя как следует и оценить по достоинству.

— Здорово вы его, — глотая мороженое, сказал Кузнечик.

— Я такой был! — заулыбался старичок. — Комар! Чуть что — ужалю!.. Выгнали из училища. И тогда позвал меня к себе Петр Михалыч Малярский, царство ему небесное, прекрасный был учитель — позвал к себе и говорит: «Все надежды на тебя, Егорка! На таких, как ты». И стал меня учить на дому, бесплатно!.. А тогда забастовки начинались, знаете… Стрельба!.. Вы бы записали. Живо, литературно изложили бы. Я ведь не претендую. О потомстве пекусь и только.

— Не беспокойтесь, я и так запомню, — сказал Кузнечик, — у меня память профессиональная.

— А что я кушал? Что я кушал! — громко сказал старичок.

. .

Капитан рассеянно помешивал ложечкой свое мороженое, и Маленький, сидя так близко от него, впервые разглядел, как поблескивает на его висках седина, и подумал, что капитан совсем не молодой человек, каким он порой кажется из-за своего громкого голоса и военной привычки держаться прямо. Но представить себе капитана таким вот старичком, как этот?.. Нет! А Алеше Солеварову сказали «стар». Чепуха какая-то!

Потом Маленький попробовал представить Кольку старичком, но это было еще труднее и попросту смешно. «Почему, — подумал он, — Колька не сказал капитану про техникум?..» И тут же вспомнил слова Ленца.

— Товарищ капитан, а наш Колька качки не выдерживает.

— Что, что? — Капитан засмеялся. — Откуда ты взял?

— Ленц говорит.

— Чепуха. Запомни, Маленький: неважно, что говорят. Важно, куда плывут.

— Что я кушал! — снова громко сказал старичок.

— А ты-то сам, — капитан кивнул Маленькому, — ты сам хочешь в моряки?

Вопрос был неожиданный. Маленький даже растерялся.

— Да. — И после паузы, для большей убедительности: — Да.

— Да-то да, — вздохнул капитан, — а завтра что будет? Можешь ты знать, чего тебе завтра захочется? Не можешь. Вот и Николай твой. Я на него надеялся… Вот Степа — тот моряк, грудь колесом! А какой смысл? Смысл какой?.. Ну, Ленц — другое дело. А Кошельков? Моррряк!.. А смысл какой?.. Так вот ждешь, надеешься, а тебе — раз — сюрприз! И получается, как у царя из той сказки…

Слушая капитана, Маленький испытывал какую-то неловкость. Происходила она, очевидно, оттого, что капитан, хотя и беседовал с ним запросто, хотя и смотрел ему в глаза, на самом-то деле смотрел куда-то дальше, а говорил — с самим собой… А когда человек говорит сам с собой и мы при этом окажемся — становится неловко.

— У этого царя, — продолжал капитан, — была привычка. Встанет утром у окна и говорит: «Сейчас молочница пройдет…» И по улице молочница идет. «А теперь — плотник с топором…» Идет плотник. «А теперь кузнец…» Идет кузнец. И так далее. Царь много лет у окна стоял, изучил, что рабочие люди придерживаются порядка, все вовремя делают… Однажды царь говорит: «Сейчас кузнец пройдет…». А кузнец не идет. Царь рассердился, затопал ногами. А кузнец не идет. Царь слуг позвал: «Почему кузнец не идет? Привести разгильдяя! Три наряда вне очереди!..» Слуга говорит: «Ваше царское величество, кузнец сегодня ночью помер…» — «Как смел! — кричит царь. — Мы на него так надеялись! Всю игру испортил!..»

Капитан помолчал, помешал растаявшее мороженое и добавил:

— Вот и я так: как он смел! Почему в техникум?..

«Обиделся капитан на Кольку, — решил Маленький, — и правильно. Что он, сказать не мог про техникум?..»