"Помнишь, Андрей, мы играли в бабки... У меня два брата. Один расстрелян, а другой"... - Китаец полез по карте Европы, на четвереньках, красноармеец Лиянов, - почему у китайца нет косы? - Простыни - сухие, на шахматной доске мир, руки рабочих, дым заводов, Европа - льдиною на бок в Атлантике, никакого Санкт-Питер-Бурга, - китаец на четвереньках на льдине. - И никакой шахматной доски - Лизины волосы закрыли шахматную доску, а губы у Лизы - сжаты - брезгливо. - "Паки и паки влачимы будучи на Голгофу"!...
- "Ты еси Петр и на камени сем я созижду церковь мою: - я - я-ааа."
- "Ах, барин, скорее, пожалуйста."
. . . Голубоватый, зеленый туман восставал над Невой и окутывал крепость. А над ним, над туманом - апельсиновой корки цвета - меркнул закат, и в тумане, в желтом закате плавал на шпице над крепостью - чорт-ангел-монах, похожий на чорную страшную птицу. Крепость в тумане уплыла.
. . . В общей камере - одни лежали с газетами, одни - играли в шахматы из хлебного мякиша. Китаец с женской походкой и с ноздрями над лошадиной челюстью, как у проститутки, - с лицом в мертвой улыбке, подходил ко всем, останавливаясь томительно против каждого, долго молчал, улыбаясь, и говорил, не то спрашивая, не то утверждая: - "Кюс-но..." Все понимали, что это значит скучно... - У волчка стоял другой китаец, страж, - иногда этот шептал в волчок:
- Ни ю цзы суй? Сколько лет ты считаешь себе?
- Во эр ши ву. - Двадцать пять, - отвечал китаец из камеры. И страж тогда говорил по русски:
- Сту-пай1 Нель-зя гово-ри1 - чтобы через пять минут прошептать вновь: Ни хао?.. - Ты здоров?..
Инженер Людоговский - инженеру нельзя было горбиться - весь вечер играл в шахматы, у стола в скарбе чайников и железных кружек. Шахматы были слеплены из хлебного мякиша. Китайцу бесразлично было на чем сидеть, он любил сидеть в углу, на полу и там что-то петь, очень беспокоющее, однотонное, как вой собак от луны. - В час после поверки всегда приходили, чтобы вы-зы-вать.
В этот час всегда говорили, никто не спал, но все ложились на нары, точно нары и сон - шанс, чтоб не вы-зва-ли ночью.
Инженер Людоговский рассказал: После смерти жизнь не сразу замирает в организме. Каждый знает, что волосы и ногти растут у мертвецов втечение нескольких месяцев. Одной из последних замирает деятельность мозга. Мертвец четыре недели после смерти - видит и слышит и, быть-может, ощущает во рту привкус гнили... Он не может двинуться, не может сказать. Понемногу оживают нервы рук и ног - и тогда они вываливаются из сознания, из ощущений. Последним начинает гнить мозг, - и вот последний раз ушная барабанка восприняла звук, последний раз кора большого мозга ассоциировала мысль о смерти, о любви, о вечности, о боге (- больше ведь ни о чем нельзя тогда думать, перед вечностью, тогда ведь нет - человеческих - отношений), - и потускнела мысль - как давно уже потускнели, остеклянели глаза, став рыбьими, - потускнела, развалилась мысль, как развалился, сгнил мозг. Вот через глазные впадины вполз червь, тогда глаза исчезли навсегда. После смерти идет новая, страшная жизнь. Одним это - ужас, а мне... Любопытная мысль, Петербург...
Но инженер не кончил, отвернулся к стене, поднял воротник пальто, не отвечал: инженеру нельзя было корчиться. Никто не говорил. Тогда в углу стал перебирать стекляшки - завыл, как собака при луне, - запел боевую песнь китаец:
Тен-да-тен мык кай!
Ди-да-ди мык кай.
Жо-сюэ тен тень куй!
Во цин ши-фу кай.
В волчок прошептал китаец-страж: - Ни гуй син? - твое дорогое имя?
На столе в камере на ночь остались шахматы, слепленные из хлебного мякиша. Ночью китаец с'ел шахматы, слепленные из хлебного мякиша. - А у дворцов на Зимней Канавке из зеленой воды в ту ночь выплывали - в тумане, окутавшем перспективы проспектов - двенадцать дебелых сестер лихорадок, Катерины, Анны, Лизаветы, Александры, Марии - императрицы - что-бы поплыть на Неву-реку, как Иртыш-река, к Петропавловской крепости, травку рвать там на границе, цынгу разбрасывать, слушать давний спор Алексея с Петром, стон поэта Рылеева, марши Николая Палкина, - поозерные сказки выведывать, - чтоб смотреть, как на Неве-реке справа красные горят коммуникационные огни, слева - белые, - чтоб увидеть там в тумане -- сквозь туман - из тумана восставшую Великую Каменную Стену, поставленную императором Ши-Хоон-Ти за два столетия до Европейской эры.
- Во гуй син? - твое дорогое имя? - прошептал волчок.
- Во-син ли Ян.
Был час, когда приходили, чтоб вызывать. Китаец подошол к Людоговскому, присел рядом на нарах на корточки, в полумраке выползла конская челюсть, усмехнулась, скорчилась:
"Кюс-но?.."
Двенадцать сестер лихорадок плыли по Неве, туман пополз в оконца. Тогда загремел замок, чтоб прижать каждого к нарам, притиснуть в тоске; - "вот, ведь я же лежу, я лежу на нарах, я сплю, зачем? - Я-же сплю, - я-ааа!.. за что?"
- Красноармеец Лиянов.
" . . . Вот, ведь я-же лежу, на нарах, я сплю, -не я, не я-аааа, - не меня!"