Повесть о жизни и смерти

Антон оказался более сведущим, чем я ожидал. Позже выяснилось, что о моих работах он знал до приезда в Москву и сумел подготовиться к встрече.

В возражениях Антона было много верного. Поколения ученых наблюдали на себе и на других возрастные изменения в тканях и физиологических системах организма, полагали, что эти изменения не могут быть серьезной помехой для жизни, а между тем они вызывали смерть. Но было недостатка в гипотезах и теориях. Время от времени казалось, что наука приблизилась к истокам вековечной тайны, еще немного усилий, и ключи жизни и смерти будут в наших руках. Проходили годы, о спасительной теории забывали, только авторы учебников, перечисляя неудачи человеческой мысли, вспоминали о некогда вспыхнувшей звезде, увы, оказавшейся метеором.

Какие только измышления, внешне обоснованные и логически стройные, не утверждались в науке! В старении организма винили железы внутренней секреции, которые с возрастом нам изменяют; головной мозг, теряющий с годами в весе; белые тельца, пожирающие благородные клетки органов; яды, накапливающиеся в пищеварительном тракте. Клиницисты находили, что сердца стариков расширены справа, и не за счет количества тканевых клеток, а вследствие изменения объема клетки. Такое перерождение сердечной мышцы должно привести к упадку жизнедеятельности и смерти… Люди, склонные видеть в жизни энергетический процесс и ничего больше, настаивали на том, что человеку отпущено строго определенное количество энергии, чтобы восстанавливать себя. С истощением этого резерва должна неминуемо наступить смерть. Подтверждением служили такие неоспоримые доказательства, как семейные хроники, которые с наглядной очевидностью свидетельствовали, что в ряде поколений одни семьи жили подолгу, а другие очень рано умирали… Гистологи обосновали свою теорию. Обнаружив, что частицы плазмы в клетке с возрастом крупнеют, становятся плотными и замещаются инертными структурами, ученые объявили эти изменения главной причиной старости… Физиологи находили ее в другом. Интенсивная жизнь, полагали они, преждевременно изнашивает организм. Жизненные силы надо экономить. Противники горячо возражали — не напряженное, а бесцветное существование рано старит нас. Долголетне дается тем, кто умеет много и разумно трудиться.

Для меня было очевидно, что на пути у нас будут тернии и испытания, и в утешение я сказал Антону:

— Волков бояться — в лес не ходить. С самой смертью в войну вступаем, хотим старость оттеснить, а такое дело не может быть легким.

Он не спешил с ответом. Взгляд его рассеянно скользил по сторонам, и я не мог бы с уверенностью сказать, слушал ли он меня или был занят собственными мыслями.

— По этому поводу, — после долгого молчания некстати вспомнил Антон, — старик Свифт говорил: «Все люди хотят долго жить, но никто не хочет быть стариком».

Я ждал чего-то более определенного. Литературный экскурс, ничего не меняющий в нашем споре, разочаровал меня, и Антон не мог этого не заметить. Чтобы сгладить впечатление от неудачной шутки, он улыбнулся, хотел что-то добавить и вовсе умолк.

Прошло так несколько минут, и, чтобы прервать затянувшееся молчание, я стал расспрашивать Антона о наших общих госпитальных знакомых, рассказал о тех, кого случайно встречал в Москве, и вспомнил о Преяславцевой.

— У нас в лаборатории второй год уже трудится твоя добрая знакомая, — сказал я, уверенный, что весть обрадует его. — Она, вероятно, писала тебе.

Оказывается, ему ничего неизвестно, он даже не догадывается, о ком идет речь.

— И тебе не стыдно забывать старых друзей…

Он пристально взглянул на меня и, не отводя испытующего взгляда, спросил:

— Какая Надежда Васильевна? Преяславцева?

Прежде чем он опустил глаза, я успел разглядеть в них тревожный огонек. Антон не был спокоен, что-то сильно всполошило его.

— Ты что же, не рад старой знакомой? — удивился я. — Напрасно. Она похорошела, не узнаешь ее.

Напряженный взгляд Антона начинал беспокоить меня, он скользил по моему лицу, глазам, не то выискивая в них ответ на какие-то сомнения, не то вызывая меня на откровенность…

— Я не понимаю, зачем она вам? — с пренебрежительной миной спросил Антон. — Толку в ней мало.

— Что ты говоришь? — начинал я сердиться. — Она способный человек, моя правая рука. Знал бы ты, как скоро она всему научилась! — Его грубость возмутила меня, и я в сердцах добавил: — Тебе еще придется кое-чему у нее поучиться.

Антону, очевидно, не понравился разговор, и он замолчал. Некоторое время он с хмурым видом слонялся из угла в угол, затем, не оборачиваясь ко мне, спросил:

— Она вышла замуж?

— Нет, — ответил я. — В нее влюблен наш сотрудник Бурсов Михаил Леонтьевич.