Повесть о жизни и смерти

— Федор Иванович, — с мучительной медлительностью заговорил Антон, и я отчетливо увидел, как вздрагивают от волнения его руки. — Всегда ли смерти предшествует клиническая стадия? Могут же некоторые болезни сразу заканчиваться абсолютной смертью?

Я не ответил ему. На жизненном счету моего друга осталась минута. Как быть: довериться ли испытанному средству, остаться у мехов, или попробовать массировать сердце? Мысленно я это делал давно… На левой половине грудной клетки мне виделся разрез без единой капли крови — ее нет там, где замерла жизнь. Четыре пальца руки скользнули под сердце, сжимают его, и оно вздрагивает… Все отчетливей мне видятся сокращения и расслабления сердечной мышцы…

Седьмая минута на исходе, все кончено.

— Мы потеряли Вениамина Петровича, — говорю я, — прекратите процедуру.

Моя рука автоматически раздувает еще меха, трубка лежит в дыхательном горле, но мысли мои оставили лабораторию.

— Операцию надо продолжать, — тоном приказа произносит Антон. — Каким бы больной ни пробудился, что бы потом ни случилось с ним, он должен жить.

В другом случае я не стал бы слушать его. Кто дал ему право решать за меня. Сейчас я не склонен возражать. Его решительный голос и твердое «нет»! вселяют в меня силы и веру. Я не хочу думать о последствиях, которые наступят, мне нет дела до них, я хочу видеть моего друга живым, беседовать и слушать его. Спасибо, Антон! Будем продолжать и надеяться.

Больной вздохнул. Вначале едва заметно, затем все глубже и глубже стал дышать. Прошло немного времени, и он открыл глаза, опустил веки и снова поднял их. Антон подмигнул фельдшеру, и тот оставил лабораторию. Надежда Васильевна усмехнулась, открыла дверь и выглянула, словно кого-то выжидая. Я был слишком поглощен судьбой больного, чтобы придать этому значение. Меня в тот момент занимали глаза моего друга: отразится ли в них проблеск сознания или разум не покажется в них?

Дверь операционной тихо открылась, и вошли двое мужчин в белых халатах поверх военной одежды и в полотняных шапочках. Оба были в летах и, судя по уверенности, с какой они держались, принадлежали к высшему командному составу. Тот, который помоложе, носил маленькие усики, другой — бородку. При виде вошедших Антон вытянулся, опустил руки по швам и поспешил нм навстречу.

— Все благополучно, товарищ начсанфронта! — обращаясь к одному и ласково поглядывая на другого, торжественно отрапортовал он. — Свершилось подлинное чудо! Всем этим мы обязаны военврачу второго ранга Федору Ивановичу Шубину… Позвольте вас познакомить…

Начсанарм и начсанфронта пожали мне руку, сказали что-то лестное о моей удаче и выразили надежду вскоре встретиться со мной.

Антон бросил взгляд в мою сторону и усмехнулся. Он был доволен собой, высокими гостями, навестившими его, и горд нашей удачей.

— Как вы себя чувствуете? — набравшись храбрости, спросил я наконец больного.

Губы его чуть шевельнулись, и он прошептал:

— Спасибо.

Многозначительно подняв брови и выдержав эффектную паузу, мой племянник сказал:

— Возвращение к жизни на восьмой минуте после клинической смерти — новый рекорд Федора Ивановича Шубина. Я был уже готов опустить руки, признать, что время упущено, но мне было приказано оставаться на месте, больной должен жить, пробудиться во что бы то ни стало… — Он обвел присутствующих вдохновенным взглядом и продолжал: — Товарищ Шубин доказал, что смерть не так уж кровожадна, она готова на уступки… Лично я полагаю, что смерть только потому безнаказанно торжествует, что мы опускаем руки перед ней… Со смертью надо бороться!..

Когда Антон с почтительным поклоном увел гостей и больного увезли в палату, Надежда Васильевна, молча стоявшая у дверей, обернулась ко мне и спросила:

— Как вам понравилось представление?

Впечатления пережитого не оставили еще меня, и я, не задумываясь, сказал, что начальник повел себя молодцом и честно исполнил свой долг. В нашей удаче немалая доля его заслуги.

Она сделала вид, что согласилась со мной, и промолчала, но неожиданно рассмеялась и с недоброй усмешкой, застывшей на ее лице, проговорила:

— Честно, говорите, исполнил свой долг… Каждый по-своему его выполняет. Вы ничего вокруг себя не видите. Думаете, судьба больного тронула его? Беднягу летчика стало жаль? Какой вы наивный! Для Антона Семеновича карьера всего на свете дороже. Ради нее он заманил вас сюда и неспроста пригласил сегодня начальство. Его потянуло к ордену Красного Знамени.

Мог ли я этому поверить? Ведь он собственную заслугу приписал мне… Я не мог согласиться с Надеждой Васильевной, и все же, когда Антон вернулся, меня прорвало, и я с раздражением спросил:

— Зачем вы пригласили высокое начальство? Почему не предупредили меня?

Он испытующе взглянул на мою помощницу и с видом человека, которому все понятно, усмехнулся.