Повесть о суровом друге

- Так и со мной: ноги были - жил помаленьку, а оторвало, - он развел руками, - что теперь делать? Куда идти? К царю? Так это он и отнял у меня ноги.

Васька уже давно с тревогой прислушивался к речи своего отца, а тут вскочил с сундука и со сжатыми кулаками подбежал к Анисиму Ивановичу:

- Батя, где живет царь? Где его хата?

Васька волновался. Голубые глаза его сверкали. Не дождавшись ответа, он бросился к моему отцу:

- Дядя Егор, где царева хата?

- До бога высоко, до царя далеко, - ответил за отца механик Сиротка.

Анисим Иванович обнял Ваську и погладил его белую нестриженую голову.

- Слушай, сынка, слушай и помни. Я, может, скоро помру, а ты помни: отца твоего царь-собака загубил.

Васька отошел, улегся на сундук и долго лежал с открытыми глазами. Я тоже думал о царе. В голове моей была путаница: тетя Матрена говорит, что царь о нас сердцем болеет, а дядя Хусейн назвал городового императорским хрюкалом. Я всю жизнь мечтал быть царем, а он, оказывается, оторвал у Анисима Ивановича ноги...

За столом становилось все шумнее. Сквозь синий туман махорочного дыма виднелось окно, завешенное старым одеялом.

- Чем так жить дальше, лучше смерть... - горячился Мося.

- Ничего, - возразил отец, - пословица говорит: народ вздохнет поднимется буря.

Разговоры доносились ко мне все глуше, по стенам двигались тени, я закрыл глаза...

Передо мной в миллионах огней сверкала церковь. Тихо играла музыка. На высокой золоченой табуретке сидел царь, а возле него лавочник Мурат. Указывая на меня пальцем, Мурат говорил: "Ваше благородие, господин царь, у этого мальчика нужно оторвать ноги".

Царь молчал. Тогда со скамейки поднялся Анисим Иванович и сказал: "Отдайте Леньке мои ноги".

Я смотрел на Анисима Ивановича и удивлялся: откуда взялись у него ноги?

А Мурат не унимался: "Ваше благородие, господин царь, Ленька у меня в магазине конфеты воровал".

Я хотел сказать, что это было один раз и что я больше не буду, но царь тявкнул и зарычал на Мурата, скаля зубы.

Потом царь уже стал не царь. На троне сидел наш Полкан и яростно лаял.

"Полкан, Полкан!" - позвал я.

Он прыгнул наземь, стал передними лапами мне на грудь и лизнул в лицо. Потом хлопнул по плечу лапой и сказал: "Пошли, сынок".

...Я проснулся. Надо мной стоял отец. Сонный, я сполз с сундука. Анисим Иванович выехал за нами на тележке.

В сенях отец сказал ему:

- Много я тебе не открою, скажу только, что человек этот из наших шахтерских краев, а точнее, из Луганска. Ты ставни и дверь почини, чтобы ни одной щелочки не было. Знай, дело мы начинаем великое. Слова явки помнишь?

- Помню.

- Ну прощевай... Давай руку, сынок.

Мы вышли на улицу. Со стороны Семеновки дул ветерок, доносивший запахи ночной степи. Слева, освещенный заревом, грохотал завод. Где-то среди землянок печально играла гармошка и хриплый голос пел:

У шахтера душа в теле,

А рубашку воши съели,

Пьем мы водку, пьем мы ром,

Завтра по миру пойдем.

В другом конце поселка кто-то надрывно тянул:

А молодого коногона

Несут с разбитой головой...

Мы с отцом спали во дворе под акацией. Глядя на звезды, я снова стал думать о царе. Что, если он заберет на войну моего отца и оторвет ему ноги? Я так испугался, что сунул руку под одеяло и пощупал ноги отца. Он заворочался.

- Пап, а пап, - встревоженно позвал я.

Отец не отозвался. Я потрогал его за плечо.

- Чего тебе? - не открывая глаз, спросил он и повернулся ко мне спиной.

- Слышь, пап... Тебя не возьмут на войну?

- Нет, сынок, спи, - ответил отец и глубоко вздохнул, засыпая.

Я помолчал, но успокоиться не мог:

- Папа, а у тебя царь не оторвет ноги?

- Нет, спи, - глухо пробормотал отец.

Но мне не спалось. Тревога не покидала меня. Прислушиваясь к ночной тишине, я думал и никак не мог понять: почему царя не посадят в мешок и не утопят в ставке, если он отрывает у людей ноги?

В ночной тишине где-то далеко прозвучал паровозный гудок. Неспокойно зашевелился дремавший на ветке воробей.

- Пап, а чего царя не убьют? - спросил я снова.

- Убьют, убьют... спи, - уже еле выговорил отец, и я заснул, успокоенный.

Глава вторая

БОГ

Беснуйтесь, тираны, глумитесь над

нами.

Грозите свирепо тюрьмой,

кандалами,

Мы вольны душою, хоть телом

попраны.

Позор, позор, позор вам, тираны!

1

Поплыли над землей осенние тучи, мокрые, растрепанные. Они так низко нависли над поселком, что цеплялись грязными космами за деревья. Темно и тесно стало жить. Дни и ночи хлестал холодный дождь с ветром.

Как ни помогал мой отец Анисиму Ивановичу, семья их бедствовала. Часто у них не было в доме даже ведра угля, чтобы растопить плиту. Пришлось Васе определиться на работу.

Сначала его не принимали. Мастер и слышать не хотел, чтобы взять на завод такого маленького. Тогда люди посоветовали тете Матрене пойти в церковь к отцу Иоанну. Он продавал года - кому сколько надо. Год стоил три рубля. За девять целковых Ваське выдали святую бумажку, по которой ему вместо одиннадцати сразу стало четырнадцать лет. Тогда его записали в рабочие и даже выдали круглый жестяной номерок с дырочкой и выдавленным числом "733".