Читаем Повесть о суровом друге полностью

Шли молча, разговаривать не хотелось.

Уже завечерело. Мы подходили к окраине поселка, когда нас догнал фаэтон, мчавшийся со стороны Пастуховского рудника. В фаэтоне на мягком кожаном сиденье полувалялся пьяный отец Иоанн. Пышные женские волосы его были встрепаны, одна нога, обутая в сапог, свесилась на крыло фаэтона. По временам он пьяно вскидывал руки и, не помня себя от водочного дурмана, сиплым голосом запевал:

Все говорят, что я ветрена была,

Все говорят, что я многих люблю...

Эх, многих любила, всех позабыла...

Цыбуля придерживал его за длинный лиловый подрясник и говорил пьяным голосом:

- Батюшка, я люблю вас, давайте поцелуемся.

И они, облапив один другого, соединили свои обвислые губы.

Горькая обида сжала мне сердце. Значит, отец Иоанн, которого я уважал, заодно с Цыбулей. Значит, ему не было жалко погибших рабочих и он притворялся, когда отпевал их на кладбище... А я-то думал, что, когда он кончит молебен, ангелы вознесут его на небо и там он будет рассказывать богу, как погибли шахтеры и как он хоронил их... Выходит, священник обманул нас с Васькой, и шахтеров обманул, и самого бога...

- Напился как свинья, длинногривый, - сказал я. - Бог накажет его, правда, Вась?

- Накажет... Белыми пирогами с начинкой да полбутылкой водки... сердито проговорил Васька.

- Почему пирогами?

- Потому что... - Васька нахмурился и замолк, точно был недоволен тем, что я сам не догадываюсь. Он оглянулся, хотя на целую версту не было ни души, и с отчаянной решимостью прошептал: - Потому что... если хочешь знать... бога совсем нема.

Я остановился, пораженный.

- Чего испугался? Говорю, нема бога.

- Как нема, что ты сказал, Вась, перекрестись!

- Незачем мне креститься. Подпольщики врать не будут.

- А куда девался бог?

- Никуда. Его не было вовсе.

- Как? Я вчера своими глазами видел бога в церкви.

- Картинки ты видел.

- Нет, иконы.

- Это и есть картинки. Их буржуи намалевали, чтобы...

Васька не договорил, сердитым движением достал из-за пазухи афишку и ткнул пальцем в то место, где на карусели были нарисованы духовные лица.

- Чего здесь написано, читай.

- "Мы морочим вас".

- То-то же, понимать надо...

Но я ничего не понимал. Не верить Ваське я не мог, а верить было страшно.

- Вася, а божья матерь есть? - спросил я, заикаясь.

- Нема никакой божьей матери.

- А рай?

- Что?

- Есть рай?

- Рай, рай - ложись да помирай, - хмуро ответил Васька.

Мы помолчали.

- А кто же создал деревья, шахты и... разные огурцы?

Мои вопросы начинали сердить Ваську.

- Ты слыхал, что Сиротка говорил про бога на кладбище? - спросил он с досадой.

- А что?

- Нет, ты скажи - слыхал?

- Слыхал.

- Ну и все. Никакого бога нет.

Потрясенный, я пришел домой. Матери не было. Из переднего угла глядел на меня сердитыми глазами Николай-угодник. Страшен был его темный иконописный лик.

"Как же так бога нема? - думал я. - А молитвенники, а церкви, а Иисус Христос и, наконец, вот Николай-угодник? Если это картинка, то почему святой так зло смотрит на меня? Наверное, уж знает о нашем разговоре с Васькой".

Я вытащил из-за иконы затрепанный святой календарь. Вот великомученица Варвара с печальными, как у Алеши Пупка, глазами. Еще бабушка, когда жива была, учила меня, что этой святой нужно молиться "от нечаянной смерти и головной боли". А вот еще какой-то лысый святой в юбке, с книгой в руке, кажись, преподобный Трофим, которому нужно молиться первого февраля "об истреблении мышей и крыс". А вот мученик Иисус Христос, распятый на кресте. Почему он худущий, как скелет? Потому, что ничего не ел и не пил, все страдал за грехи людские. Как же нема бога?

Но ведь мне сказал об этом Васька. Никому я так не верил, как Ваське! И опять мне вспомнился пьяный отец Иоанн и девочка-сиротка, плачущая над могилой деда-шахтера. Зачем нужно было богу, чтобы она плакала, почему бог не вступился за нее? Вспомнился и Сенька Цыбуля. Неужели бог не видел, как лавочник катался на мне верхом, почему же он не наказал Сеньку?

"Где он, бог, покажи мне его?" - вспомнил я слова Сиротки. И мне захотелось так же смело сказать: "Где бог? Васька сказал, нема бога!"

У кого бы узнать: есть ли бог? Спросить у матери - заругает, а у отца и спрашивать нечего - в церковь он не ходит.

Вдруг меня осенила догадка: "Что, если самому поговорить с богом?"

Не спуская глаз с иконы, я подошел к ней. Николай-чудотворец хмуро смотрел на меня. Тихо, чтобы чудотворец не совсем отчетливо разобрал мои слова, я спросил:

- Бог, тебя нема, да?

Ожидая разящего громового удара, я втянул голову в плечи и зажмурился. Все было тихо. Я пощупал язык - не отсох ли? Язык шевелился.

- Нема бога! - повторил я громче.

Святой тупо глядел на меня темными пятнами очей.

- Нема бога! Бога нема! - выкрикнул я. На душе стало легко и весело. - И не было бога, одни картинки! - продолжал кричать я, ударил ногой в дверь и выскочил во двор.

Ярко светило солнце, и небо над головой показалось мне просторнее, чем было.

- Бога нема! - завопил я на всю улицу и увидел на заборе рыжего Илюху. Он смотрел на меня, испуганно вытаращив глаза. Челюсть у него отвисла.

- Ну, чего уставился? Нема твоего бога, и ангелов нема!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза