Повесть о суровом друге

А Васька, ободренный нашими возгласами, продолжал:

— …И если мы пролетарии всех стран, что мы, ставок у кадетов не отвоюем?

— Отвоюем! — поддержали ребята.

— Что мы, кадетам по шеям не дадим?

— Дадим! — загудели голоса.

— Царя кто скинул?

— Я! — выкрикнул Уча.

— Правильно! — подтвердил Васька. — Я сам видел, как Уча и Абдулка за веревку тянули. Значит, ставок теперь наш. Верно я говорю?

— Верно, верно! — одобрительно кричали отовсюду.

— Тут кадеты письмо прислали, — сказал Васька, — сейчас Ленька прочитает.

Я взобрался на тачку. Абдулка Цыган, у которого под глазом красовался лиловый синяк — «подарок» кадетов, порылся за пазухой и вместе с обрывками веревок, гвоздями и цветными стекляшками извлек черный конверт. Посредине конверта зловеще белели череп и две скрещенные кости.

При виде страшного письма все подались вперед.

— Смерть! — прошептал кто-то.

— Тише, может, там бомба, — сказал Илюха.

Я вскрыл конверт. К моим ногам упала желтая двадцатирублевая керенка.

Стукаясь лбами, ребята бросились поднимать.

— Глянь, деньги! Зачем это?

Васька взял из рук Илюхи керенку, повертел и кивнул мне:

— Читай, Лёнь, потом узнаем.

Я вынул из конверта тетрадный листок в три косых. На нем синими чернилами крупным красивым почерком было написано:

— «Я вчера приехал из Петербурга, и мне пожаловались, что вы, оборванцы, не хотите повиноваться нам и даже деретесь…»

Прочитав это, я запнулся.

— Читай, чего остановился? — загалдели ребята.

— Тут руганье, — сказал я.

— Читай, — зашумели вокруг, — читай все подряд!

— «Кухаркины сыны, рабы презренные! Как вы смеете поднимать руки на своих господ? Свободы захотели? Я вам покажу свободу!..»

Я взглянул на ребят. Задрав головы, они в недоумении глядели на меня. Я продолжал читать:

— «А в общем, на войне как на войне, как говорят французы, сегодня я приеду к вам с моим войском, и скажите там вашему сапожнику Ваське, чтобы он поклонился мне в ноги, когда приеду, а то я не люблю ослушания!..»

На этот раз поняли все и обиделись.

— А вот этого он не пробовал? — вскричал Уча, грозя костылем.

— Тише, не мешайте слушать.

Напрягая голос, я читал дальше:

— «Приказываю собрать к моему приезду и сдать оружие. Кадет 4-го Санкт-Петербургского кадетского корпуса, 5-го класса Геннадий Шатохин».

Дальше шла приписка карандашом большими кривыми буквами:

— «Выходите сегодня на пустыр, мы вам набем морды. А на 20 рублей нехай Васька закаже себе гроб. Гроза и молния — силач Семен Муромец (у которого кулаки смертью пахнут)».

Когда я кончил читать, поднялся невообразимый свист, крики, топот ног.

Васька вскочил на тачку и поднял письмо:

— Что будем делать?

— Ответ писать!

— Не надо ответа!

— Бить кадетов!

— Голосуй!

— Кто за то, чтобы кадетов бить, подымай руки кверху. Вот так…

Мы дружно исполнили команду. Васька сурово оглядел нас и сказал:

— Против нема никого? Значит, объявляем кадетам бой… — Васька помедлил и добавил: — Не на живот, а на смерть!

На тачку взобрался Абдулка, которому кадеты передали письмо, и рассказал, как его поймали враги, как били, а потом приказали передать письмо. Абдулка сказал, что сочинил письмо настоящий кадет, приехавший из Петербурга на побывку, а приписку сделал сын колбасника Цыбули Сенька. Кроме того, мы узнали, что вражеским войском будет командовать сам кадет, верхом на лошади и с настоящей шашкой.

— Кадета Генькой зовут, а отец у него генерал, — рассказывал Абдулка. — Этого Геньку слуги укачивают, когда он спать ложится.

— Не ври.

— Ей-богу, правда: кладут в люльку и качают.

— Выдумываешь…

— Да нет же. И это еще не все. Слуги ему штаны по утрам надевают.

— А сам?

— Не умеет.

— Вот гад…

— Ничего удивительного нет, — заключил Уча, — богачи что хотят, то и делают, с жиру бесятся. У них только птичьего молока нету.

— Есть, — выкрикнул Илюха, глядя на нас бесстыжими глазами, — я сам видел, как Генька птичье молоко пил!

Ребята рассмеялись, а Васька вскочил на тачку и яростно взмахнул кулаком:

— Долой десять министров-капиталистов!

— Долой! — поддержали мы, хотя никто из нас не понял, о каких министрах шла речь. Но если Васька сказал — значит, долой!

— Я ихнему Геньке пропишу письмо вот этим карандашом! — И Уча воинственно потряс костылем.

— Вась, а правда, что кадеты хотят обратно царя поставить? — спросил я.

— Уже поставили, — хмуро отозвался Васька, — только называется он не Николай, а… как-то… забыл.

— Керенский, — подсказал Абдулка.

— Верно. Этот кадетский царь Керенский только называется царем, а сам с виду мокрица: глянешь, и плюнуть охота.

— Какой же он?

— Поганый: волосы как сапожная щетка, нос толстый, а правая рука за пазухой.

— Почему?

— Камень там держит… камень за пазухой, понятно?

— Правитель нашелся, — передразнил Уча. — Деньги свои выпустил.

Ребята стали разглядывать керенку, присланную колбасником. Она была похожа на обертку от дешевой конфеты. На ней, как и на царских деньгах, значился двуглавый орел, но какой-то ощипанный и без короны.

Васька продолжал:

— Я вам про войско Керенского рассказал бы, да боюсь, кишки со смеху порвете.

— Не порвем, Вась, расскажи.

— У него армия — одни тетки в юбках.

— Как тетки? — удивились ребята.