Повесть о страннике российском

Это любопытное приложение, составленноепо непосредственным стамбульским наблюдениям Баранщикова, еще более повысило интерес читающей публики к «Нещастным приключениям»: ведь уже с 13 августа грохотали пушки, и в дыму кровопролитных сражений солдаты Суворова прокладывали себе путь в бессмертье через бреши турецких крепостей. Сведения о противнике читались с жадностью!

Второе издание «Нещастных приключений» появилось в продаже сразу после начала военных действий. Василий Баранщиков отправился из Петербурга в Нижний Новгород уже не пешком, а в почтовой кибитке, захватив с собою экземпляры первого и второго изданий книги.

В следующем, 1788 году Баранщиков неожиданно получил из Петербурга по почте небольшую денежную сумму — это издатели прислали ему гонорар за новое, по счету третье, издание, в точности повторившее текст второго. А еще через пять лет сам Иван Глазунов в типографии Б. Л. Гека переиздал книгу четвертый раз.[51] Это последнее издание 1793 года носит на титульном листе помету: «иждивением И. Г.».

Инициалы И. Г. принадлежат Ивану Петровичу Глазунову, одному и первых петербургских книготорговцев, основателю большой российской типографии, где впоследствии был впервые издан полный текст «Евгения Онегина». Иван Петрович — прямой прапрадед композитора А. К. Глазунова, создателя «Торжественной увертюры» и «Раймонды»…

Так, четвертым изданием книги, завершились «нещастные приключения» российского странника, нижегородского купца Василия Баранщикова. Это скромное имя благодаря книжке, выпущенной по его письменному рассказу, вошло в число имен российских литераторов восемнадцатого века.

* * *

Однажды в весенний день 1794 года на старинном земляном валу уездного города Балахны, что на Волге, рабочие одной из семидесяти двух соляных варниц города заметили плечистого рослого человека в хорошей русской одежде. Незнакомец, как поднялся на вал, некогда служивший городу защитой от татар, так и замер на нем, неотступно разглядывая работы на варнице.

Скрипучим ручным насосом качали из буровой скважины по круглой долбленой колоде-трубе соляной раствор. Другими насосами, а то и бадьями раствор поднимали на градирни, чтобы испарением сгустить соль. Зимой, когда испарение шло слишком медленно, раствор просто вымораживали, незнакомец на валу видел перед собой выстланные досками лотки, откуда полунагие рабочие лопатами выгребали грязную, загустевшую за зиму жижу.

Вываривали соль в медных и чугунных котлах. Под ними раскладывали дымные костры. Иные котлы вмазаны были в кирпичные печи.

Работали здесь колодники, крепостные мужики, сосланные за провинности, осужденные пугачевцы, неисправные должники, упеченные кредиторами на эту каторгу; полтора-два десятка рублей в год получали за них заимодавцы в счет долга. Были здесь и старые мастера солеварения, потомки тех новгородцев с берегов Ильмень-озера и Волхова-реки, кого переселил сюда Иван Третий по усмирении Новгорода Великого. Эти ссыльные переселенцы и наладили здесь, в Балахне, добычу соли из природных растворов. Мастеров берегли и работой не переутруждали.

Между работающими людьми прохаживались надзиратели, мастера и солдаты. Человек на валу поманил к себе надсмотрщика и сверх спросил, нельзя ли видеть кого-нибудь из здешнего начальства, поважнее.

— Что угодно? — сухо спросил какой-то чиновник, проходивший мимо. Незнакомец проследовал за ним в контору, где с час толковал с самым главным мастером, начальником надо всеми работными людьми на варнице.

Когда незнакомец удалился, старший мастер велел солдату привести к нему шестерых нижегородцев, осужденных за налоговые недоимки.

— Собирайте-ка ваши вещички да ступайте по домам, — сказал мастер пораженным недоимщикам. — Благодетель тут для вас сыскался, покрыл ваши недоимки сполна… У, чего глаза на меня выпучили? Аль не поняли? По домам, говорю! И больше сюда, смотри, не попадай!

— За кого же нам Богу молиться, ваше благородие? — спросил старший из освобожденных.

— А про то он и знать вам не велел. Вроде бы ему такое видение было, будто сам он на эти варницы за долги осужден. Ну, стало быть, немедля и прикатил. Для его пары серых двадцать четыре версты от Нижнего до Балахны — пустой дело, разогреться не успели… Говорит, в Санкт-Петербурхе у него в четвертый раз какая-то книга, божественная, что ли, печатается, деньги ему прислали за нее, вот он эти книжные деньги за вас и внес, пожертвовал Христа ради… Аль по соли соскучиться опасаетесь? Ступайте подобру-поздорову!

— Гляди-кось! — заговорили освобожденные недоимщики все разом, оказавшись за дверью конторы. — Стало быть, выходит, что даже от господ сочинителей и то кое-когда народу польза случается.