Повесть о Скандербеге

Все эти причины, заставившие Барлетия быть умеренным в характеристике агрессивной политики Османской империи и умолчать о подлинном отношении к Скандербегу итальянских феодалов — духовных и светских, не существовали для автора южнославянской повести о народном герое Албании. Поэтому он не только акцентирует и разъясняет некоторые намеки Барлетия, но многое добавляет от себя. Эти добавления автора южнославянской повести, его трактовка борьбы албанского народа с турецкой агрессией и образа Скандербега отличаются от добавлений западноевропейских авторов к книге Барлетия не только своей антигреческой и антитурецкой направленностью, но и использованием иных источников. К этим источникам относятся прежде всего рассказы и предания славянских народов о некоторых исторических событиях времен Скандербега, о некоторых лицах, его окружавших или ему противостоящих. Отсюда в южнославянской повести более четкая, чем у Барлетия, характеристика турецких султанов, их полководцев, союзников Скандербега и, наконец, его самого. Кроме того — и это главное — в славянской повести дана более четкая и более соответствующая действительности картина общего соотношения сил в борьбе народов Балканского полуострова с турецкой агрессией.

Все сказанное лучше всего иллюстрируется одним примером — описанием в южнославянской повести осады и взятия Константинополя турками в 1453 г.

Отсутствие описания этого события в книге Барлетия и в ее западноевропейских переработках весьма показательно. Для Барлетия, как и для большинства его современников — итальянских историков — падение Константинополя не являлось ни неожиданным, ни особенно крупным событием, так как было, по их мнению, уже давно предрешено и являлось «божьей карой схизматикам», т. е. отступникам от «истинной веры», какими считали католические писатели все народы православного вероисповедания.

Совсем иной отклик нашло это событие среди народов славянских стран: можно прямо сказать, что падение Константинополя потрясло весь славянский мир. И не только потому, что пал центр православной церкви и резиденция ее главы — патриарха: рушилась последняя, хотя и слабая преграда на пути турецкой агрессии в страны Балканского полуострова. Впечатление, произведенное на славян падением Константинополя, нашло свое отражение в славянских повестях о падении Царьграда, получивших широкое распространение и в древней Руси. Из этих источников составитель южнославянской версии и мог почерпнуть материал для описания осады и взятия Константинополя, сделанного в сжатых, но ярких штрихах.[348]

Это описание прежде всего свидетельствует о хорошей осведомленности автора в подробностях осады и взятия турками Константинополя. Все несомненно написано если не участником, то со слов участников описываемых событий. Важно также отметить отношение автора к факту падения Константинополя и объяснение им причин этого события. Все это выражено буквально в двух фразах, но с исчерпывающей ясностью и определенностью: в первой из них говорится о неспособности населения Константинополя к обороне своего города («Царь Константин Палеолог цариградский аще имел люди много во граде и богатства, но люди страшливы и к воиньственым борбам не привыкли»), что заставило императора Константина просить помощи у «латинских государей». Последние, как прямо и говорится в сербской повести: не только не дали помощи, но и обрадовались беде константиноградцев.

В этих двух скупых, но характерных замечаниях автора южнославянской повести о Скандербеге отразилась общая направленность его произведения: скептическое отношение к грекам, проявившееся буквально с первых же слов повести, которые приведены выше (см. стр. 115), и резко отрицательное отношение к католическому Западу, игравшему в борьбе народов Балканского полуострова с турецкой агрессией весьма непривлекательную роль.

Все это постоянно подчеркивается в южнославянской повести, для чего иногда вводятся новые эпизоды, а чаще расшифровываются некоторые намеки, имеющиеся в книге Барлетия, или упоминаются некоторые обстоятельства и детали, о которых умолчал шкодрийский историограф. Так, например, рассказывая о том, что султану удалось перебросить войска из Азии и таким образом обеспечить разгром польско-венгерских войск под Варной, автор южнославянской повести прямо говорит: «како су отдавно латыни сребролюбци, и тут показали — взяли от турак дар и не стали на своем слове... Такожде родошане (родосцы, — Н. Р.) сългали и царь цариградский — вси издали Владислава краля на свое зло и вечну погибель».[349]