— Вот излюбленное место для наших споров с клириками, — сказал магистр Петр. — Видишь, вон тот, с длинным носом и красным лицом, — это ученый каноник, он понимает толк в вине и в священном писании, цитирует тебе целые страницы из любого евангелиста и говорит с искусством древнего ритора[49]. Редко кому из лучших диалектиков–магистров[50] удается его переспорить…
Ветер с берега доносил запах лугов, скошенной травы и плеск пенящейся воды в колесах мельниц. С мостков женщины полоскали в реке белье. Гусиное семейство чинно кружило у берега. С лодок люди прыгали в воду купаться, перекликались, брызгали друг в друга водой. Коровы стояли по брюхо в реке. Старые вётлы клонились к самой воде, и над рекой и берегом проносились стрижи.
— Вон в той долине — река Бьевр, — говорил магистр Петр. — А вот там, самый высокий из холмов, — это гора святой Женевьевы, покровительницы Парижа[51], А там — столетняя башня церкви аббатства Святого Германа в Лугах. К аркам нашего моста причаливают только маленькие лодки, издалёка приплывают: из Мёлона, Корбейля, Морэ. Чего только не привозят они — фрукты, зерно, вино, мед, сало, рыбу, раков. До моста доплывут, выгрузят товары и обратно уплывают. Королевские сборщики берут деньги за стоянку и за товар, а проедешь под мостом, еще возьмут. Тут лодок мало, этот рукав Сены узкий. Когда ты пойдешь на Большой мост, вот там увидишь, сколько лодок и больших судов. Все отовсюду стремятся в Париж — и по рекам и по дорогам. О Parisius, — воскликнул магистр Петр, — quam idonea ad capiendas et discipiedas animas![52]
Эти слова смутили Ива, но он не посмел попросить магистра объяснить их скрытый смысл.
Расспросив Ива об аптекаре и узнав, что Ив должен зайти в таверну за своим мешком, магистр Петр сказал:
— Пойдем. Я иду домой. Скоро вечер, а тебе следует успеть подкрепиться едой.
Солнце склонялось к холмам и, спрятавшись за синеватое курчавое облако, позолотило края его и осенило торжественным ореолом лучей. Река стала тоже золотой. На виноградники и луга легла синеватая дымка, сильно запахло скошенной травой. Иву так не хотелось уходить отсюда в тесную сутолоку моста, в тесную духоту домов!
Колокола городских церквей зазвонили к вечерне.
— Пойдем, — повторил магистр Петр.
В таверне еле можно было пробраться между скамьями, столько было в ней народу. Шума и крика было больше, чем утром, да и народ был иной — школяры, магистры, клирики. Столы были уставлены кувшинами, кружками, мисками. Открытые настежь два окна и дверь плохо вытягивали чад, запах чеснока и потных людей Было очень душно и темновато.
Магистр Петр ушел к себе, поручив Сюзанне поскорей накормить Ива. Та усадила его в конце стола, у стойки, и тотчас поставила перед ним миску с куском жареного мяса и принесла хлеба.
За стойкой появился хозяин и, увидав Ива. сказал служанке:
— Получишь с него за это и за утреннее. Не забудь — голубь и кружка гренадского.
Он особенно подчеркнул слово «гренадского» и, протиснувшись между скамьями, подошел к самой шумной кучке людей, сидевших у окна.
Там шла игра в кости. Игроки брали по три кости и бросали их из стаканчика на деревянную доску Сумма очков указывала выигрыш. Каждый раз выбрасывание костей вызывало крики и брань. Те, кому надо было платить, упрекали выигравшего в мошенничестве. Ив сразу обратил внимание на одного из школяров, высокого, с красивым, очень бледным лицом и темными вьющимися волосами, падавшими на плечи. Бросался в глаза его обшитый мехом камзол дорогого фландрского сукна и полубашмаки из красного кордуана[53].
Ив слышал, как хозяин, подойдя к играющим, крикнул:
— Не видать мне февраля месяца, если я позволю оскорбить мессира Алезана, лучшего из моих гостей!
Сюзанна подошла к Иву и шепнула ему:
— Защищает этого школяра, а сам дерет с него за все в пять раз дороже. Этот Алезан — сынок богатого торговца скотом. Кошель у него — во!
И Сюзанна показала руками, какой толстый кошель у школяра Алезана.
Ив сообразил, что это тот самый школяр, о котором говорил магистр Петр и с которым ему придется вместе учиться у магистра.
Ив стал разглядывать сидевших за тем столом. Был там и каноник с длинным носом, которого Ив видел на мосту.
Когда кто‑то из школяров сказал, что духовному лицу не следовало бы играть в кости, каноник ответил, что сам апостол Петр, спускаясь в ад, брал с собой доску и три кости, чтобы обыграть жонглера, стерегущего грешников, и спасти их души.
— Странно! — воскликнул школяр Алезан. — А я слышал, что в аду сторожами не жонглеры, а каноники!
Взрыв хохота покрыл его слова.
— Мой дорогой Алезан! — крикнул каноник. — Прикажите принести кувшин вина за ваш счет, — конечно, чтобы я утопил в нем обиду, нанесенную вами. Я не хочу терять друга из‑за такой малоостроумной шутки!
— Вот это диалектика! — крикнул Алезан. — Сюзанна! Кувшин вина!
Игра в кости возобновилась, и Иву показалось, что школяры, окружавшие Алезана, перемигиваются, опускают под стол руки и там что‑то передают друг другу, Алезан чаще других лезет в свой туго набитый кошель и пригоршнями сыплет серебряные монеты на стол.