Повесть о Сергее Непейцыне

Офицерское дело — другое. Сергею многие, наверно, позавидуют: остался жив после такой раны и всего, что было следом. Конечно, возить при себе слугу — привилегия всех господ. Но что слуга оказался такой, в том его, Сергея, счастье. Филя выходил, вытащил из небытия и во второй раз так же, как во рву из-под груды трупов. Едва довезли до Херсона и встали на эту квартиру, как началась новая болезнь. Продуло, когда тянулись по степи. Лежа на морозе столько часов, не простыл — грели, должно, едва не задушившие, медленно остывавшие мертвые турки, а в санях, закутанного, прохватило. На неделю потерял память и очнулся с такой слабостью, что едва шевелился. Филя кормил, поворачивал, обмывал его, как младенца беспомощного. Но боль в обрубке все-таки несколько притупилась, рана не гноилась, а как начал жадно, много есть после болезни, то стала понемногу закрываться. Правда, теперь иногда мучительно чесалась и ныла несуществующая, отнятая нога. И еще важное: когда очнулся и вспомнил, что было до штурма, оно показалось прошлым. Будто побывал, умирая, у мифического Стикса, хлебнул его воды, а когда возвратился к жизни, то уж переболело, чем мучился раньше, — смерть Осипа, замужество Сони. И во многом будто заново увидел мир: радостно что на заре поют птицы, что днем греет солнце, что вкусно жевать поданное Филей и впереди близкая встреча с дяденькой… А что еще впереди?

Об этом чаще всего и думал теперь. Старый лекарь, который навещал Непейцына раз в неделю, сказал еще в феврале, что через месяца два станет ходить на костылях, а через восемь после ранения и на деревяшке. Сергей повторно его допрашивал, не сказал ли только для ободрения, и услышал, что может твердо надеяться передвигаться на деревянной ноге. Но тогда же сказано, что прежде надо «нарастить мяса на костях», вылечиться начисто, а потом уж строить планы. Но разве можно их не строить? И план был самый простой: ехать в Луки, пожить там вволю, потом в Петербург и там проситься на нестроевую должность, с которой может справляться и на деревяшке. Вон Тихон дрова рубит, воду из колодца таскает, двор метет, а в два раза старше Сергея.

В марте, как только смог присесть к столу, тотчас описал дяденьке все случившееся (до того писал уже Филя) и Михайле Матвеевичу, что жив и просит совета по части дальнейшего. Недели через две пришел ответ, писанный в Елисаветграде, куда вернулась главная квартира из взорванного, разрушенного Очакова. Художник писал, как обрадовался вестям от Непейцына, и прежде других новостей сообщал, что по представлению бригадира Мейендорфа Сергей награжден чином подпоручика и орденом Владимира IV степени. Конечно, артиллерийская канцелярия должна бы его о том известить, но не было ведомо, где он и жив ли. Теперь же приняты меры, чтобы скорее порадовать самим орденским знаком. Мейендорф собственно представлял его к «Георгию», но светлейший уже раздал сего ордена слишком много, и ему достался Владимир: он хотя почитается крестом за гражданскую службу, но все почетен.

Действительно, через неделю комендантский адъютант принес Непейцыну пакет за пятью печатями, в котором находился крест и патент на чин за подписью князя Потемкина. К ним был приложен ордер на получение в Херсоне жалованья «отчисленному от фрунта подпоручику» за последнюю треть прошлого года по прежнему чину, за первую треть 1789 года уже по новому и еще за целые полгода, данные царицей в награду всем участникам штурма. Непейцыну оставалось только послать Филю за вином и просить адъютанта выпить бокал за нового кавалера, что и было сделано с явным удовольствием.

Конечно, Сергей горячо благодарил Михайла Матвеевича и получил еще одно обстоятельное письмо с советом не спешить из Херсона, дождаться возвращения из Петербурга на юг светлейшего, а пока прислать в главную квартиру просьбу о выдаче аттестата с рекомендацией в Военную коллегию. Иванов писал также, что царицей уже утвержден проект особого наградного креста участникам штурма Очакова, который чеканится на Монетном дворе и будет скоро раздаваться. Такой крест Сергею надобно получить не только потому, что он почетный, но и потому, что, сказывают, даст три года старшинства в службе.

Выходило — надо терпеливо ждать в Херсоне накопления сил, аттестата и креста со старшинством. Вот он и сидел перед окошком, слушал, как брякают небольшие колокола ближней греческой церкви, как стучат топоры, как щебечут птицы. И что скрывать — с гордостью посматривал на мундир, повешенный поблизости. Красный с золотом эмалевый крестик красиво выступает на черном бархате лацкана. Нет, он не убежал от пушек, крест ему дали за честно пролитую на штурме кровь. Но все-таки несправедливо выходит. Ему, офицеру, — и чин, и орден, и денег сколько, а Тихону, который тоже ногу потерял, ничегошеньки…