Повесть о Сергее Непейцыне

— Я, братцы, право не прочь бы, да не решился сам вызываться. — говорил он, точно оправдываясь.

— Полно, Вася, ты правильно поступил. Знаешь, старики как говорят: «На службу не навягывайся, от службы не отказывайся», — остановил его Криштафович. — Сказать правду, я вовсе не одобряю, что Славянин вызвался с егерями идти. И вам, братцы, как на духу скажу: очень раскаиваюсь, что сам сюда выпросился. Капитаном пока не стал, а насмотрелся такого, отчего душа плачет, да на штурм угодил, из которого навряд живой выдерешься. Коли уцелею, вот крест святой — никуда напрашиваться не стану.

Сергей молчал. Только сегодня ему пришло в голову, что дяденька совсем не одобрил бы вызов в охотники. Вспомнил его слова: «Не рискуй жизнью, не мальчишествуй попусту… — Я про тебя по все дни думаю…» Как забыл про это? Одурел от смерти Осипа, от вести, что Соня за Мертича вышла, и все забыл, именно, как мальчишка…

Первым поднялся Андрей — ему по своего лагеря предстояло пройти около двух верст. Крепко обнялись, расцеловались.

— Ежели что, — сказал он, уже стоя у двери, — то отпишите в Вязьму, Смоленского наместничества, городничему майору Криштафовичу. Да не обмолвитесь, что своей волей сюда навязался…

Когда шаги Андрея замерли и приятели вновь подсели к не совсем остывшему камельку, Костенецкий сказал задумчиво:

— Бывают ли верные предчувствия? Осип в то утро ехал уверенный, что Неранжича убьет. Впрочем, и тот умер. Нынче утром.

«Вот и выйдет, что младшего брата убил, а со старшим в одну могилу завтра спихнут», — подумал Сергей.

Когда ушел и Костенецкий, Филя отодвинул стол и поставил около камелька лоханку, которая служила ему для стирки.

— Надо нонче вымыться, Сергей Васильевич. Дозвольте вас раздену. Белье приготовлено, вода нагрета, и щелоку припас.

— Холодно! — сказал Сергей.

Ведь как ни топи камелек, ни раскаляй камни, но стены кибитки только войлочные, а за ними крепкий мороз.

— Надобно, сударь, — не отставал Филя. — Дяденька всегда перед боем мылись. И мне в Луках строго наказывали. Не моя, их воля.

— Ладно уж, — согласился Сергей.

Уложенный в постель, он только поспел подумать, что забыл зарядить пистолеты и завтра надо прежде всего это сделать, как заснул. И, кажется, тотчас был разбужен Филей. На столе горело две свечи. В камельке рдели уголья — значит, Филя поспел уже истопить. За кибиткой по лагерю шел внятный шум множества марширующих ног и сдержанный говор.

— Вставайте, сударь, полки по местам уж пошли, — сказал Филя. — Под мундир извольте намест меховушки вязанку вздеть. Не так тепло, да чистое…

— Пистолеты надобно зарядить…

— Вчерась еще заряжены, кушать скорей пожалуйте.

Оделся, плеснул в лицо водой, поел. Застегнут на все пуговицы, перепоясан саблей, сверху шарфом. Пистолеты за него засунуты. Каска, перчатки…

— Епанчу наденьте, я к месту вас провожу да возьму ее…

— Не надо, Филя. Тут простимся. Если что, вы скорей в Луки.

Расцеловались. За дверью-кошмой темной глыбой стоял Фома и молча припал к плечу.

Бегом, бегом к месту сбора. Ну и мороз анафемский! Без епанчи ох как прохватывает!.. В полутьме идут ряд за рядом, кто-то столкнулся штыками, кто-то, оступившись, выругался, кто-то просит у соседа сухарика.

— Какой полк?

— Астраханский гренадерский.

«Ну, слава богу, не опоздал — они тоже в нашей колонне».

По пяти человек несут лестницы. Ну и длиннющие!

На сборном месте сразу нашел подполковника Киселевского. Вместе с бригадиром Мейендорфом и командиром первого батальона прохаживались во главе колонны.

— Становитесь, Сережа, здесь и около меня держитесь. Будете за адъютанта, мой Куровский в лихорадке лежит.

«Здесь не зазорно и в адъютанты», — подумал Сергей.

Впереди слева и справа в чуть редеющем сумраке обозначились откосы батареи, между которыми нужно будет пробежать.

— Ох, какая холодность! — говорит с акцентом Мейендорф, пританцовывая на месте.

— Да уж, — вторит Киселевский, сдерживая улыбку. — Рано, пожалуй, мы людей вывели, Христофор Богданович, мороз ровно крещенский. Не видели, Непейцын, подошли астраханцы?

— Подошли только что, с лестницами…

Но Киселевский не дает кончить фразу, стискивает Сергею локоть.

— Тс-с!..

Слева донесся едва слышный и все же явственный многоголосый крик, и тотчас, покрывая его, затрещали выстрелы.

«Из-под горы, от лимана, оттого глухо», — сообразил Сергей.

— А вот и четвертая колонна. — говорит Киселевский.

Много ближе подхватили крик, ударили барабаны, заиграли рожки, и так же все покрыла трескотня ружей и буханье пушек.

— Вперед, егеря! — закричал Мейендорф, обнажая саблю.

И разом затопала по промерзлой земле, заревела тысячами глоток рванувшаяся вперед колонна.

Вал опоясался вспышками выстрелов. Кто-то, вскрикнув, упал рядом с Сергеем. Егеря, сломав ряды, бежали, перегоняя офицеров. Правее дохнула огнем пушка. Вот и вал. Кто-то вскочил на него и крестит клинком туда и сюда. Да это сам Мейендорф!..

А через миг и Сергей стоит уже наверху и тычет саблей бритоголового, копошащегося внизу. Сзади лезут на вал и соскакивают в ретраншемент еще и еще егеря.

— Непейцын, дай руку, черт! — кричит кто-то.