Повесть о Сергее Непейцыне

Братья мало разговаривали. Осип ухитрялся дремать целые дни, а Сергей смотрел по сторонам и мечтал все о том же — как отличится в бою, поедет к Соне и к дяденьке, как они познакомятся, полюбят друг друга. Нередко приказывал он подвязывать колокольчик — почему-то лучше думалось под свист ветра, налетавшего на кибитку, и пение Фомы. Если колокольчик не брякал, Фома обязательно зачинал петь. Не было в его песнях определенного мотива, сложенных кем-то строф, а только напевное жужжание, сквозь которое прорывались все те же слова! «Лошадя мои, лошадя… Ах, соколики залетные бегут… Резвы ласточки летят, гривкам, хвостикам дороженьку метут… — И опять: — Лошадя, лошадя, гривкам, хвостикам трясут…»

— Воет как противно, — дрыгал в сердцах ногой Осип.

— Как умеет, так поет, — отвечал Сергей. — По мне, лучше, чем колоколец глупый…

— Будто брюхо у него болит! — буркал Осип.

Часа в три останавливались по путевому заведению Семена Степановича в деревне, Фома распрягал, поил и кормил лошадей, Филя готовил еду и устраивал ночлег. Сергей, пока было светло, шел прогуляться, размять ноги, а Осип часами лежал сначала в распряженном тарантасе, потом на постели. Спал Сергей крепко до самого рассвета, когда их будил Филя, чтоб завтракать и трогаться в путь. Перед отъездом дяденька дал ему двадцать золотых. Пятьдесят рублей Сергей оставил на дорожный расход, остальные велел запихнуть поглубже в укладку с бельем. А Осип несомненно обладал большим богатством — он носил свои деньги под рубахой, в холщовом поясе, и ночью клал рядом с собой пистолет.

Первый большой город, в котором остановились, была Тула. Фоме требовалось отвезти тарантас в кузницу, а братьям — разыскать Дорохова, чтоб ехать дальше вместе. Без труда нашли дом Ваниного дяди, но слуги сказали, что барин в деревне, каждый день в отъезжем, как сейчас самая травля. А Иван Семенович уже уехали, потому что прослышали про победу, где турок загнали в самое море. Вот и встревожились, как бы всех до него не побили, даже полевать бросили и до сроку поскакали.

В этот день в трактире братья расспросили офицера, ехавшего из армии. Он подтвердил, что генерал Суворов отбил турецкую высадку у крепости Кинбурн. Но теперь, наверное, до весны сражаться не будут, войска пошли по зимним квартирам.

Два дня Непейцыны бродили по незнакомому городу, осматривали кремль, любовались в лавках изделиями тульских мастеров — оружием, разной утварью. А перед отъездом Осип принес на постоялый двор пару подсвечников, чернильницу и скамейку под ноги с красной бархатной подушкой. Все сверкало граненной под алмаз сталью, голубоватым воронением, позолотой и стоило немалых денег.

— На что такое в походе? — спросил удивленный Сергей.

— Не все ж поход, — ответил Осип. — Будет когда и стоянка. Придут гости и по убранству человека порядочного признают…

— Но скамейка-то к чему? Ведь она для дамы…

— Ей и подарю когда-нибудь, — уверенно сказал Осип. — Встретится же дама настоящая, которой под ноги в самый раз бархат подложить. Сумею такую покорить, и жизнь другая придет — в возке не стану трястись, забуду полтины ступинские считать…

«Все тот же братец! — неприязненно думал Сергей. — Но уж не упустит, сумеет схватить, что счастьем считает. А я? Уезжаю от своего все дальше…»

Сберегая лошадей, Фома проезжал не больше сорока верст в день, и казалось, они везут с собой осень. Те же утренники, что начались около Ржева, схватывали лужи и в Орловской, и в Курской губерниях, те же желтые и красные леса стояли у дороги. Только попадались они всё реже, шире открывались черные, пустые теперь поля. Сергей с интересом смотрел на невиданные уборы крестьянок, слушал речь, совсем не похожую на псковскую и петербургскую. Начали попадаться воловьи упряжки, тянущие скрипучие возы. Бревенчатые избы сменились белыми мазанками, русский говор — украинской не всегда понятной речью. И как пели здесь по вечерам в каждой деревне! Будто учились у лучшего регента.

Все чаще в одном направлении с Непейцыными тащились казенные фуры с амуницией, оружием, артиллерийскими зарядами. «Куда?» — спрашивали братья. «Под турку», — отвечали конвойные солдаты. Не раз обгоняли они полки, шагавшие с западных границ в Екатеринославскую армию. Не раз их самих обгоняли курьеры, скакавшие на взмыленных лошадях, прижимая к груди сумку с депешами.

В середине ноября, уже за Полтавой, на дороге им довелось познакомиться с одним из курьеров. Еще издали братья увидели одинокую тележку без заднего колеса. Коренник и пристяжная стояла понурясь; второй пристяжной и возницы не было видно. Офицер в епанче и каске курил трубку, сидя на небольшом ящике. Но когда тарантас Непейцыных приблизился, встал и преградил ему дорогу.

— Что вам надобно, сударь? — спросил Сергей, когда Фома сдержал тройку.

— Надобно довезти до ближней станции меня с сим курьерским грузом, принадлежащим его светлости князю Потемкину-Таврическому, — развязно ответил офицер с дерзкой, как показалось Сергею, усмешкой, разглядывая юные лица братьев.