Повесть о Сергее Непейцыне

В двенадцать часов — горн, строй и марш в столовую. Обед по капральствам, на оловянных, плохо мытых тарелках, под присмотром офицера. До двух часов отдых, беготня. Но кое-кто чертит, зубрит. До пяти опять классы, потом два часа на подготовку к завтрему. И снова горн — строем в столовую, ужин и в каморы, молитва нараспев и по койкам. А в девять часов вдоль них проходит дежурный офицер, унтер идет за ним и тушит свечи, кроме двух ночников. Скорее заснуть — завтра опять горн, молитва, шаг в ногу, уроки, невкусная еда, неудобный сон…

Учиться русскому языку и арифметике Непейцыным было легко — дяденька вполне подготовил за так называемый младший возраст. В третьем классе, куда их приняли, прибавлялись новые науки — история и география. Пройденное в них за месяц не так трудно догнать, да и старик учитель часто хворал. Но существовали еще предметы, начатые с первого класса. То были рисование, танцы и французский язык.

С первым обошлось просто — перерисовывать кубики, звездочки, даже глаза и уши с картинок, приносимых в класс учителем, братья стали сразу не хуже соседей. Танцы оказались труднее. Поставленные на уроке среди кадет, они так неловко повторяли па менуэта, уже вытверженные одноклассниками, что танцмейстер, приплясывавший среди двигавшихся пар, подыгрывая на скрипке, стукнул обоих по лбу смычком, отвел к стене и наказал смотреть, а в свободное время упражняться.

Но особенно впору было пригорюниться с иностранным языком. Однокашники Непейцыных хоть не слишком твердо, но читали на уроках по-французски, переводили, отвечали на вопросы, некоторые употребляли в разговоре французские слова и целые фразы. Обучал этой премудрости некий мосье Шалье, обладавший розовым лицом и огромным хрящеватым носом с горбинкой. Кадеты говорили, что он настоящий парижанин и дает уроки во многих знатных домах. Несмотря на мокрые осенние дни, мосье появлялся в классе с большой меховой муфтой, в плаще на плюшевой подкладке, всегда завитой, надушенный, щеголяя атласными камзолами в шитых шелком цветах. Войдя в класс и сбросив плащ на стул, положив муфту и шляпу на учительский столик, Шалье долго охорашивался, не глядя на кадетов, — оправлял букли на висках, взбивал растопыренными пальцами кружево у шеи. Потом, как бы собираясь с мыслями, раза два горделиво прохаживался перед классом и, наконец, остановись и сделав рукой плавный выпад к слушателям, произносил для начала всегда одну и ту же фразу:

— Bonjour, mes enfants! Aujourd'hui vous allez vous perfectionner dans la connaissance de la pins belle langue, parl'ee par les rois, les grands capitaines, les ministres ei toute la noblesse des pays civilis'es [2].

В первый свой урок после поступления Непейцыных Шалье подошел к скамье незнакомых мальчиков, ловко откинув назад ногу, поставил ее на носок, грациозно дотронулся до плеча Сергея надушенной рукой и спросил воркующим говорком:

— Parlez vous francais, mes enfants? [3]

Когда же, угадав смысл допроса, Сергей смущенно ответил: «Нет-с», француз воскликнул уже по-русски, хотя и с акцентом:

— Скажите мне, кадеты, откуда взялись такие медвежата?

Старший по капральству кадет Апрелев доложил, что новики в других науках знают, что положено, только в танцах и во французском должны догонять. Шалье горестно потряс головой:

— Бог мой! Это не шутка — французский язык и танцы! Им трудно будет жить, бедным мальчикам!

Несмотря на такое мрачное предсказание, братья через месяц справились с менуэтом и вместе со всеми приступили к англезу. И с языком оказалось не безнадежно, особенно у Осипа. Наряды мосье Шалье так его приворожили, что, выбрав старательного кадета Ваню Шванбаха, Осип пообещал ему банку домашней пастилы, если поможет подогнать французский. Рыженький, круглолицый, похожий на сытую лисичку Шванбах, расспросив, велика ли банка, потребовал ложку на пробу и согласился. Он вручил Осипу тетрадку с вокабулами и грамматическими правилами, прочел наставление о французском произношении и пообещал спрашивать вытверженное. А Осип проявил такое усердие, что даже во сне бормотал французские слова и, едва проснувшись, уже шептал:

— Ла фнэтр — окно, ла ваш — корова, ла канон — тгшка…

У Сергея шло не так успешно. Ему не нравился учитель — правильно кадеты прозвали его сорокой, — да и знание языка не казалось необходимостью. Вон дяденька плохо знает французский и немецкий, даже учить его не решился, а полковник, георгиевский кавалер и самый лучший человек на свете. К тому же слишком многое, кроме французского, надо было сейчас выучить, понять, ко многому привыкнуть.