Повесть о Сергее Непейцыне

— Так ты Непейцын! — воскликнул Потемкин. — Тот самый фрунта любитель, что в ординарцы ко мне не пошел? Прости, брат, не признал. Спасибо, Михаиле, напомнил. Так кланяйся дяде от меня, место тебе схлопочем и на праздник приходи — гостем будешь.

Сергей низко поклонился, а светлейший повернулся к Кулибину:

— Хоть бы ты, Петрович, что придумал для таковых молодцов, чтоб деревяги им фигуру не портили, — ноги механические какие.

В свите кто-то угодливо хихикнул, приняв слова Потемкина за шутку.

— Я и то, ваша светлость, кое-что смекал такое для их благородия, — серьезно ответил Кулибин, — да вот фейерверком вашим занялся. Как управлюсь, опять за то примусь.

— Знаю, что, коли захочешь, придумаешь, — кивнул Потемкин и отнесся к пожилому человеку в коричневом кафтане с Владимирским крестом на шее и с папкой под рукой: — Ну, Иван Егорыч, рассказывай дальше. Здесь, что ли, зеленый шелк натянешь?

— Шелка, ваша светлость, не здесь, а в боковых покоях пойдут, — ответил статский человек скрипучим, как будто ворчливым голосом. — Тут стен из-за растениев видно не станет, оттого и шелку не надобно. А извольте взглянуть на рисунок бассейнов, какие для водометов здесь поставим, да эскиз росписи потолка в малом кабинетце… — Он не спеша вынул из папки рисунки.

Через несколько минут вся группа вышла, и в ротонде остались только Иванов с Сергеем.

— Спасибо, Михайло Матвеевич! — обнял Непейцын художника.

— Пустое! Я светлейшего характер знаю, ему и поперек говори, если не очень сердит. Но хорошо, что про дядюшку на ум пришло, как под Очаковом его добром помянул. А вы что ж молчали?

— От неожиданности. И страшно стало, как сердиться начал.

— А заметили вы, что два человека только его здесь нисколько не боялись — архитектор Старов да механикус бородатый.

— И вы еще не сробели — за меня заступились.

— То за вас, а сам его порой очень боюсь, — грустно сказал художник. — Никогда не бывал с ним так свободен, как давеча два Ивана, хоть и сам Иванов… — пошутил он с бледной улыбкой. — Порой думаю, отчего оно так? Наверно, от отца-солдата робость перед знатными в наследство получил… Ну, идемте, вас провожу, мне еще надо господину Старову свои эскизы показать.

Перед главным подъездом стояли теперь уже три кареты.

Одна из них, запряженная шестью серыми лошадьми, сверкала позолотой на кузове и колесах. А около бокового дворцового крыла вытянулся строй вороных коней и спешенных, куривших трубки конногвардейцев — почетный конвой президента Военной коллегии.

Ковыляя по грязной дороге от дворца к деревянным мосткам, начинавшимся у крайних домиков Шпалерной улицы, Сергей раздумывал: «И справедливо, что от тех, кто род человеческий собой украшает, от Старова, Кулибина, Иванова — как он ни говори, а за меня вступиться не побоялся, — что от них и на будущее нечто останется доброе: постройки, машины, фонари какие-нибудь, картины. А от большинства тех, кто в золоченых каретах ездят и деньгами сорят, — только кладбища около крепостей, ими взятых. Да пиршества и фейерверки, в книгах льстивых описанные… Или я неправ к светлейшему? Старова, Кулибина, Иванова он оценить умеет… Но не для того ли, чтоб прославиться, блеском имя свое окружить?..»

Через неделю Непейцын решил сходить в коллегию — вдруг Попов уже прислал приказ светлейшего.

На дворе перед дверью седьмой экспедиции несмотря на хорошую погоду, не было видно офицеров-просителей. Стояла только рогожная тележка-кибитка да прохаживались два солдата с ружьями.

Увидев Сергея в дверях канцелярии, Назарыч почти бегом встретил его и увлек в коридор.

— Скорей за мной ступайте, — шепнул он, направляясь в сторону второй экспедиции.

— Что ты? Куда? Неужто место вышло? — спрашивал, едва поспевая за ним, Непейцын.

Но они миновали дверь, за которой сидел кум, вышли в какой-то пустой сейчас закоулок, и только здесь писарь, оглянувшись по сторонам, заговорил вполголоса:

— Ну, слава богу, убрались, ваше благородие. — Он перекрестился и вытер со лба пот. — Сижу и дрожу, только б не пришли, а вы тут и есть!

— Да говори же, что такое? — нетерпеливо сказал Сергей.

— Заметили на дворе кибитку с конвойными? — спросил Назарыч. — То наш генерал Милованов инвалидов миловать приготовил. Недели не прошло, как из отпуска прибыл, а уже свирепствует! Видели капитана безрукого, которому полтора года пенсии он не давал? Так третьего дня тот опять пришел и стал кричать, что есть ему нечего, а генерал и прикажи в тележку его да к месту, где рожден, под конвоем. Справедливо у нас? Татарин бессовестный, право, а не генерал… С того дня для устрашения кибитка казенная у дверей стоит, а просители все разбежались… Вот и думаю нонче, как он вас невзлюбил, то, увидев, велит под конвой, да в ссылку…

— Руки коротки! — сказал Сергей. — Меня светлейший сам в лицо знает, неделю назад жалованье и место обещал.

— Оно так, да самоуправец прикажет, а потом жалуйся, когда умчат. Не казаться бы лучше вашему благородию сюда дён десять.

— Но неужто на него взыску нету? — возмутился Непейцын.

— Тс-с! Дальней лестницей во двор выйдем, ваше благородие.