— Архитектора Старова карета, — пояснил вполголоса Михайло Матвеевич. — Государынин главный архитектор. Сей дворец и екатеринославский строил. — Они ступили на крыльцо, и здесь Иванов повернулся назад, к Неве. — Так вот-с, — сказал он, — видите, на поле барка за сугробом обтаявшим? На том месте выкопан круглый пруд, и к нему канал ведет от Невы. В сей пруд сейчас заходят летом барки с сеном и распродают окрестным жителям, у коих скотины немало. А потом разобьют цветники на поле, а от пруда проведут ко дворцу дорожку, и будут гости в катерах весельных подъезжать, а не трястись, как мы, по каменьям. Сие осуществится, когда светлейший, окончив войну, на постоянное жительство приедет, а пока, к празднику, место сие отведено простому народу под хороводы, угощенье, раздачу подарков. Светлейший на то пять тысяч рублей назначил. А теперь пойдемте, мне еще Ивана Егорыча перехватить надо, эскизы свои показать.
Но войти удалось не сразу — во дворец вносили большое зеркало. У стен вестибюля уже стояло с десяток таких же.
— Убранство покоев должно составить противоположность к наружности здания, — пояснил Михайло Матвеевич. — Строгость до того, как вступил сюда, и вся роскошь, какую придумать можно, внутри. — Он указал вперед, где за широким проемом с четырьмя сверкающими белыми колоннами открывалась освещенная через барабан купола зала с богатой лепкой на стенах. — Кажись, именно в сем покое будут висеть шпалеры с изображением библейских Амана и Мордохея. Не помните? — Иванов понизил голос. — Там рассказано о соперничестве вельмож при персидском, кажись, царе. Правдивый Мордохей разоблачил плутни Амана, и того казнили. Понятно, на кого сим намекают?.. А дальше главная краса здания — танцевальный зал, какого и в Зимнем нету. Хорош?
Открылось огромное помещение с двумя рядами беломраморных колонн, с богатой росписью на потолке. А за колоннадой впереди виднелся еще зал, тоже очень большой и залитый светом, среди которого высилась ротонда-беседка.
— Там поместится статуя государыни с подписью: «Матери отечества и моей премилостивой», — продолжал Михайло Матвеевич. — А перед ней жертвенники «благодарности» и «усердия» с курильницами. Как они, так и пьедестал для статуи по моим рисункам делаются.
Когда пересекли танцевальный зал, Сергей увидел, что помещение с беседкой для статуи завершено выходящей в парк застекленной полукруглой стеной, около которой установлены тесовые настилы в несколько ступеней.
— Тут зимний сад будет, — сказал Иванов, — привезут деревья и кусты в кадках из оранжерей. Устроят два фонтана, чтоб зелень здешнюю освежать.
Зал был так велик и настилов так много, что не сразу заметили человека в русском кафтане, стоявшего в глубине и записывавшего что-то. Когда он обернулся на голоса, Сергей узнал Кулибина, деловито мусолившего карандаш. Подошли, поздоровались.
— Располагаю на крыше сего покоя десяток зеркальных фонарей поставить, чтоб озерко засеребрить и на ту его сторону лучи бросить, — сказал механик, указывая на молодой парк с голыми деревьями, протаявшими дорожками и снегом на лужайках.
— Жаль, что погулять там еще нельзя будет, — заметил Иванов.
— По народным приметам, в сем году к концу апреля все просохнет, и, думаю, двери сии отворим, — сказал Кулибин. — А сейчас я, государи мои, то сообразить стараюсь, как в некую минуту разом все фонари тут загасить, а на заднем плану, за озерком, фейерверку вспыхнуть и литерам там вон загореться…
Кулибину не удалось толком показать, где зажгутся транспаранты. Раздались голоса, шаги, и в будущий зимний сад вошло несколько человек. Впереди, высоко неся напудренную голову, шел Потемкин. Малиновая бархатная шубка, опушенная соболем, открывала желтую шею, тонувшую в кружевах. Неподтянутые чулки морщинились на икрах. Лицо светлейшего, когда вошел, было неподвижным и равнодушным. Но, увидев Кулибина, он улыбнулся.
— Все прикидываешь, Петрович? — сказал он. — Сделай так, чтоб вода, как при солнце, горела. — Взгляд Потемкина остановился на Сергеевых крестах. — Из очаковских? — спросил он.
— Так точно, ваша светлость.
— И теперь служишь?
— По аттестату, данному канцелярией вашей светлости, жду места в гарнизонных ротах.
— Тянут из него душу писаря в коллегии, ваша светлость, — подал голос Иванов.
— Поди, не столько душу, сколько рубли, — усмехнулся князь. — А есть у тебя чем подмазывать? — обратился он снова к Сергею.
— Более года, ваша светлость, жалованья не получает, — опять раньше Сергея ответил художник.
— Василий Степанович! — полуобернулся к свите Потемкин. — Напиши, чтоб сему инвалиду очаковскому жалованье сполна заплатили… А ежели, дружок, хочешь в наших городах служить — в Екатеринославе, Кременчуге, в Херсоне или Николаеве, — то сряду место сыщем.
— Я бы, ваша светлость, поближе к псковскому наместничеству хотел…
Потемкин насупился:
— Что ж, не любишь наши края?..
Сергей растерянно молчал. И в третий раз на выручку пришел Иванов:
— У подпоручика Непейцына, ваша светлость, дядя престарелый, родственник единственный, в Великих Луках проживает.