Повесть о пустяках

ХОХЛОВ (улыбаясь): Право и привилегия художника — создавать легенды. Если наши произведения становятся в противоречие с истиной, будущее наказывает прежде всего нас самих. Но лишать себя этого права мы не можем. О Ленине-журналисте я не задумывался, а портрет обывателя с бородкой меня не интересует.

ЛЕНИН (улыбаясь): Хорошо. Я считаю недопустимым навязывать художнику мою волю. Поступайте так, как вам кажется правильнее. Я в вашем распоряжении, приказывайте — я буду повиноваться. Но сначала договоримся честно: я подчиняюсь дисциплине, я исполняю волю партии, но я — не сообщник.

Ленин улыбается. В русской революции сосуществовали две мимические линии: первая, ленинская, — в улыбке. Добродушная улыбка с подмигиванием — свидетельство душевной простоты, а также любви к ближнему или, по крайней мере, к классу. Вторая линия — от Троцкого: пронзающая острота взгляда, символизирующая непреклонность и бдительность революции; улыбка допускалась только саркастическая или, как принято ее называть, мефистофельская. Лицо Ленина обращено к светлому будущему, лицо Троцкого повернуто в сторону врагов. Влияние Ленина велико: улыбались, как могли, вожди, наркомы, полпреды, особо ответственные работники; нежно и ласково улыбался Феликс Дзержинский. Ястребиная мимика Троцкого получила распространение преимущественно в военной среде и в партийных низах: секретари комячеек, следователи ГПУ, рабкоры, управдомы, дворники. Кроме того, намечалась еще средняя, синтетическая, линия: так, Феликс Дзержинский улыбался по-ленински, бородку же стриг под Троцкого, создавая таким образом новый тип «добродушного Мефистофеля».

Ленин неразговорчив. Сеансы проходили в молчании. Ленин как бы забывал о Хохлове и, только встречаясь с ним взглядами, неизменно улыбался. Как-то Хохлов вздумал заговорить об искусстве — Ленин прервал его:

— Я, знаете, в искусстве не силен. Вы уж об этом лучше с Луначарским: большой специалист. У него там даже какие-то идеи… Иногда, очень редко, желтое лицо Ленина передергивалось судорогой. Тогда он вздрагивал, проводил рукой по темени и, вздохнув, улыбался снова, как после сильной боли, которая вдруг отлегла.

В Кремлевском дворце — покойно, тихо, домовито. Жужжат мухи, маляры белят потолки, красят стены. В белом коридоре — коридор наркомов прогуливаются вожди, говорят о безделицах, курят папиросы высшего сорта — «Совнаркомские» и «Посольские»; раздается смех. Карл Радек, похожий на Грибоедова, а может быть, и на Пушкина, если бы Пушкин носил очки и порыжел, на Добролюбова, да и на Решетникова, пожалуй, — декламирует на ухо Демьяну Бедному, настоящая фамилия которого — Придворов:

Все говорят — ты Бe-ран-же.
Ты просто «б», ты просто «ж»..

В открытые окна глядит веселое московское солнышко; прыгают по стенам желтые зайчики и голубые, легкие тени. Внизу, у подъезда, фыркает одинокий автомобиль. Пахнет летом, булыжной пылью и свежей краской…

Когда Ленин умер, Коленька Хохлов видел его мозг: одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое, как бы подвешенное на тесемочке к первому, — сморщено, скомкано, смято и величиной — не более грецкого ореха.

8

Дни бегут, года проходят чередою,
И становится короче жизни путь.
Не пора ли нам с измученной душою
На минуточку прилечь и отдохнуть?

ГОЛОС ИЗ ПУБЛИКИ: Пора!

Звенит посуда. Шныряют половые с бутылками. Табачный дым облекает певицу в голубой тюль. Конферансье — в смокинге. На локтях смокинг потерт, шелк отворотов лоснится жиром. Галстук — в синюю клеточку.

КОНФЕРАНСЬЕ: Следующий номер программы… А, Семен Иванович! Товарищи, рекомендую: врач по нехорошим болезням, с хорошей практикой. Нездоровы? Скучаете? Это все от желудка, милейший. Откушайте супцу с фрикадельками — сразу все пройдет, сытому всегда весело, например — мне…

ГОЛОС ИЗ ПУБЛИКИ: Открыл фонтан, дармоед!

КОНФЕРАНСЬЕ: Чего-с?

ГОЛОС: Ничего-с, катайте дальше!

КОНФЕРАНСЬЕ: Извольте. Следующий номер…

ГОЛОС: Как в номер, так и помер!

КОНФЕРАНСЬЕ: Выражайтесь ясней, гражданин.

ГОЛОС: С нас хватит.

КОНФЕРАНСЬЕ: Вы, гражданин, я замечаю, никогда не проголодаетесь.

ГОЛОС: Это почему же?

КОНФЕРАНСЬЕ: А потому-с, что у вас во рту каша.

ГОЛОС: Сволочь!

ВТОРОЙ ГОЛОС: Недопустимо так с товарищем конферансье колбаситься! Чего пристал?

КОНФЕРАНСЬЕ: Не беспокойтесь, гражданин, мы привыкши, такая наша профессия — конферансье. Следующий номер программы: «Зеркало девственности»…

ТРЕТИЙ ГОЛОС: Саша, милый, пойми: я пью, потому что мне в душу наплевали…