Повесть о первом взводе

Мозжилкин понял, что оглох. Он знал - такое нередко бывает при контузии, но не представлял, что так тяжело переносить тишину. Открытие, что бой продолжается, в какой-то мере успокоило его. Стало легче: пусть оглох, но зато со взводом, со своим. А где они?

Угольников лежал на земле оправа от орудия. Голова у него была неестественно приподнята, и острый подбородок упирался в землю. Широко открытые глаза застыли, а лицо стало белым, совершенно белым, как мел. На боку, подогнув колени и скорчившись, как во сне, лежал Баулин. А рядом - снаряд, который он так и не донес до орудия. Возле станины сидел на корточках Булатов. Левой рукой он бережно придерживал окровавленную, искромсанную осколком правую руку. Расширенными круглыми глазами с ужасом смотрел на наводчика, на его залитое кровью лицо.

- Чего смотришь! - закричал Мозжилкин. - Снаряды давай! Снаряды давай!

Булатов что-то беззвучно прокричал в ответ. И Мозжилкин подумал, что заряжающий не слышит его. Может быть, тоже контужен и тоже лишился слуха.

- Снаряды! - крикнул он еще раз, на всякий случай. И чтобы Булатов его понял, если даже оглох, показал пальцем на Булатова, потом на ящик со снарядами, потам на казенник орудия.

Булатов снова что-то беззвучно прокричал и подхватил левой рукой снаряд. Прижимая к груди окровавленную правую, он на коленях подобрался к орудию и сунул снаряд в приемник. Потом повернулся и пополз за другим снарядом. И только сейчас Мозжилкин увидел, что ступня правой ноги у Булатова в крови.

Он сжал зубы, чтобы как-то унять головную боль, склонился к прицелу. В глазах потемнело... Мозжилкин потер лицо руками, размазывая кровь. Опять прижался глазом к окуляру: поле, чистое поле и более ничего... ничего... Наконец какой-то танк вполз в окуляр... Вот и хорошо... Не надо искать... сам пришел... Мозжилкин навел перекрестие на машину и выстрелил. Пораженный снарядам танк прошел еще с десяток метров и застыл.

Это был хороший выстрел. Мозжилкину даже показалось, что он видит дыру в лобовой броне и паутину расползающихся от нее трещин. И пожалел, что Угольникова уже нет. Угольников обрадовался бы такому выстрелу.

В это время что-то толкнуло его в левый бок. Удар был настолько сильным, что он задохнулся. Перед глазами вдруг возникла яркая красная точка. Она стала расти, потом превратилась в красный круг. Круг расширялся, расширялся, вспыхнул и исчез. Наступила темнота. и наступила темнота. Бок у Мозжилкина разрывался от боли, не хватало воздуха. Он попытался вдохнуть, но не смог. Колени подогнулись и, не в силах выдержать навалившуюся тяжесть, он упал между станинами.

* * *

Бой постепенно затихал. Изредка раздавались автоматные очереди. Им отвечал пулемет.

"Только один пулемет... Танкист, - определил по почерку Логунов. - Из пулеметчиков прикрытия остался только он. Земскова и Трибунского уже нет". - Логунов вспомнил, что не спросил танкиста, как его зовут. Танкист, и все.

Поле заволокло дымом горящих танков. Логунов хотел сосчитать, сколько же они подбили, но из-за дыма ничего толком нельзя было разобрать.

"Наверно, штук пять, - прикинул он, - из Лепешек их вышло больше", - Логунов попытался вспомнить, сколько, и не смог... Но больше пяти...

Здесь они остались с Гольцевым вдвоем. И Гогебошвили. Пока тихо, надо перевязать парня...

Он подошел к шоферу, опустился на колени.

- Ноги, - пожаловался тот, - понимаешь, совсем стоять не могу. Как воевать буду - не знаю.

Логунов разрезал пробитые осколками голенища сапог. Потом осторожно, по шву, распорол штанины шаровар. Два осколка угодили в правую ногу, один - в левую.

- Совсем плохо? - спросил Гогебошвили.

- Нет, совсем не плохо, - успокоил его Логунов. - Очень даже хорошо. Кости целы. В госпитале подремонтируют, танцевать будешь. - Гольцев, перевяжи...

Логунов подошел к Григоренко. Тот лежал навзничь у ящика из-под снарядов. Тонкий, длинный, как кинжал, осколок вошел ему в спину пониже левой лопатки и, видно, достал до сердца. Логунов поднял Григоренко, отнес за бруствер и там положил.

Когда обернулся, увидел Птичкина. Тот поднялся и теперь стоял, придерживаясь за стенку "пятачка".

- Жив! - у Логунова дыхание перехватило от радости. - Жив!

- А что со мной сделается, - Птичкин криво, через силу улыбнулся. - Они же осколочными пуляют... А на меня нужно бронебойный. Как на танк...

- Контузило, ранило?

- Ерунда. - Птичкин добрался до ящиков и сел. - Меня волной тряхнуло и об землю... В башке муть одна, ничего не соображаю. Рассказать кому-нибудь, кто меня знает, так он смеяться будет, как ненормальный...

- Григоренко убили, - сообщил Логунов, - осколком прямо в сердце. Из пулеметчиков только танкист остался.

- Век я фашистов кровью умывать буду, век не рассчитаюсь. Это же такие гады... Такие гады... А где они, фрицы, мы что, кончили их?

- Не знаю... Но что-то притихли. Мы им как кость поперек горла: разгрызть не могут и проглотить не могут... Скоро опять должны навалиться. Ты не мог бы до второго орудия дойти? Что-то тихо там. Надо глянуть. Доберешься?