Повесть о первом взводе

- Понял, - Столяров хотел сказать, что он и сам знает и про Огородникова, и про уязвимые места и про четыреста метров, но удержался, не стал обижать комбата. - Меня, Петр Степаныч, пехота беспокоит. То, что мы с танками будем взаимодействовать, это хорошо. С танкистами споемся. А насчет пехоты майор как-то очень неопределенно сказал. Я так и не понял: будет там пехота или нет?

- Пехота?.. - Конечно будет. Без прикрытия нельзя. А вообще-то - кто их знает... - Барышев остановился. - Орудия направят, танки подбросят, а о пехоте могут и не подумать. Штаб корпуса от передовой далеко, - не любил комбат штабных, и не особенно доверял им. - Могут прошлепать. Если пехоты не будет, туго вам придется.

Он сдвинул фуражку на лоб, почесал затылок, оглянулся на дом, в котором находился штаб полка, словно ждал, что оттуда подскажут, как быть, если пехоту к Лепешкам не подбросят? Столяров тоже остановился и оглянулся. На крыльце дома они не увидели никого, кроме скучающего часового, и, разумеется, никаких указаний, как быть с пехотой, от часового поступить не могло.

- Я тебе пулемет дам, - осенило комбата. - У меня в машине хороший "дегтярь" лежит, новенький, сам пристреливал. Как часы работает. Для себя берег, на всякий случай. Но раз такое дело - бери! Кому-нибудь из своих "старичков" дашь. У тебя там орлы. Что Трибунский, что Мозжилкин, что Птичкин. Пусть отсекает пехоту.

- Спасибо, Петр Степанович, пулемет пригодится...

- Брось, лейтенант, никаких "спасибо". Пойдем собирать взвод в дорогу взвод.

Барышев повеселел. Он отдавал пулемет, который здорово поможет взводу. Себе бы пригодился, а он отдал. Ему для дела ничего не жалко. Если нужно, последнюю гимнастерку снимет...

- И диски бери. Шесть штук, - комбат и в щедрости своей не мог остановиться на половине дороги. - Там, когда фрицы попрут, перезаряжать некогда. Ты им пулеметную засаду устрой. Мне бы туда с вами... Мы бы им врезали!

- Не отпускают, - посочувствовал Столяров. - Наверно, считают, что командир батареи должен заниматься задачами более сложными, более серьезными. - Столяров, как и многие в полку, хорошо знал больное место комбата.

- Не пускают, - помрачнел Барышев. - Прямо по рукам и ногам вяжут. А чего там сложного?! Это с сорокопятками было сложно. Снаряды сорокопяток от их брони как горох отскакивал. Выведешь их на позицию и прощай Родина! А с нашими орудиями воевать одно удовольствие.

Они шагали по безлюдной улице широко и размашисто, а впереди, обгоняя их, плыли две тени. Одна широкая, большая, другая потоньше и почти наполовину короче.

* * *

- Встать! Смирно! - Мозжилкин увидел начальство и, как положено, поднял взвод.

Встали, конечно. Не сидеть же развалясь, когда на тебя комбат идет. Да еще такой крупный и отчаянный комбат, как Барышев. Но на фронте эта команда выполняется не так поспешно, и не так четко, как в тылу. Да и "смирно"... Как бы это сказать?.. Стояли, конечно. И руки по швам... Но не тянулись, не застывали.

- Вольно... - громыхнул комбат. Ему и не надо было, чтобы перед ним застывали. Не строевой смотр впереди, не парад, а бой. - Что, орлы, засиделись, скучно?

- Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант, - отозвался Огородников. - Совсем скучно без танков. И Птичкин очень переживает. У него даже совсем характер портиться начинает.

- Переживает, говоришь? Птичкин, почему переживаешь?

- Так ведь серьезная проблема возникает, товарищ гвардии старший лейтенант. А от нее всякие нехорошие мысли происходят.

Хотелось Птичкину потрепаться... Почему бы и не дать ему такую возможность? Барышев был уверен, что шутка перед боем - самое то, что нужно.

- Выкладывай свою проблему, Птичкин. - Разберемся и вредные переживания устраним.

- Вы, товарищ гвардии старший лейтенант, наверно заметили, что я, по своему характеру и устоявшимся привычкам, человек совершенно гражданский?

- Да уж, заметил, - подтвердил комбат. - Но кажется, большинство гражданских привычек сержант Логунов из тебя уже успел выбить.

Успел, - согласился Птичкин, - но частично. Осталось еще вполне достаточно. Я ведь призван в армию временно, для того, чтобы участвовать в сокрушении фашистской военной машины и ее чокнутого фюрера. Получается что-то вроде договора: я уничтожаю танки, их военная машина рассыпается, и я возвращаюсь к гражданской жизни, где люди не ходят в строю. Каждый ходит сам по себе. Мне это нравится.

- Это ты напрасно, - не согласился комбат. - Строй - это красиво.

- Вы не подумайте, я не против строя вообще. Понимаю, многим нравится, и пусть ходят. Никаких возражений у меня по этому поводу нет. Но сам я лучше - по тротуару, не торопясь и не печатая шаг.

- Для того, Птичкин, чтобы ходить по тротуарам, надо, сначала с фрицевскими танками разобраться. - Комбат образно, но вполне понятно каждому военнослужащему сообщил, что, по его мнению, непременно следует сделать "с фрицевскими танками". Взводу понравилось.

- Точно, - согласился Птичкин. Но вместо того, чтобы все это сделать мы сидим. А время идет. Спрашивается, чего сидим?