Повесть о пережитом

В Енисейской тайге какая ни на есть, а была воля. Не позволялось только переступать границы района. А сейчас наше стройуправление в самом Енисейске, в трехстах километрах от Красноярска. Строим гараж и гостиницу. Тут мне совсем хорошо. Хотя в городе я уже не мог быть машинисткой по причинам госбезопасности (а вдруг буду печатать прокламации?) и меня заменила совсем непорочная женщина, однако я остался в конторе низовым работником бухгалтерии, как обладающий четким почерком, для переписки отчетов. Главное же здесь для меня — богатейшая старинная библиотека и краеведческий музей со старыми книгами. Местные люди сочувственно относятся ко мне, всячески рады утолить мою духовную жажду.

Огромная у меня радость: нашлась дочь Лада! Она в Москве, вышла замуж. По ее настоянию я возбудил ходатайство о реабилитации, но в феврале этого года получил обычный стандартный отказ. Так уж бывает, что за радостью приходит печаль.

Приуныл ли я? Нет! Нынче въехал в гущу жизни. Нахожусь среди обыкновенных людей, думающих иногда об „как бы выпить хоть стопку водки“. Прости за такую философию, но неплохо быть и алчущим, когда не сыплется тебе в рот сама манна, а ее надо заработать. И лучше всего быть в вожделении, а не в пресыщении. Идешь вот по Енисейску и смотришь на здешних красивых, сильных женщин, сам моложе становишься, на чайную-закусочную, на витрину магазина — проглотишь слюну и шагаешь дальше. Ничего, товарищ! Мы еще поживем, повоюем!.. Привет всем плавающим, путешествующим, недугующим, страждущим, плененным и мя помнящим! Никто, как бог, а Магомет пророк его!

Твой Тодорский».

Птицы в небе

Сняли ограничение переписки. Письма, телеграммы, денежные переводы — все можно!

Даже фотограф из Братска приехал:

— Снимайтесь! Рубль карточка.

Снимались в сорочках с галстуками. Впрочем, у всех один и тот же галстук: черный, в белую горошинку. Давал напрокат Алимбарашвили — сохранившийся в зоне джентльмен!

Карточки полетели во все концы страны. Отослал и я Вере. Обрадуется или опечалится?.. Физиономия отекшая, волосы на голове только «всходят», седые. Старичок!.. Ну ничего, глаза вышли веселые. Надписал: «Не грусти и не печаль бровей…»

Меня назначили редактором лагерного «Крокодила» и производственных листовок-«молний». Вернули, так сказать, к профессии.

Письма от Веры приходили каждый день. В прокуратуре говорят с ней участливо. Я попросил добиться приема у Генерального прокурора Руденко. Поручил купить для самодеятельности усов, бородок и три палочки гумозы. «Только поскорее, — писал я, — ставим чеховского „Дипломата“, я играю Аристарха Иваныча».

Быстро пришла посылка с гримом и… ответ. Да какой! Руденко сказал, что дело пересмотрено! Решение будет утверждать высшая инстанция. Значит, положительное решение! Если бы «без последствий», зачем утверждать?! А какой-то товарищ в прокуратуре, соприкасавшийся с моим делом, сказал Вере: «Ваш муж скоро сам приедет. В августе будете вместе!»

«Ведь это уже почти реабилитация! Иначе не сказал бы такого!»

Я обегал с письмом всех своих лагерных друзей. Показал майору. Жгучее нетерпение скорее выбраться из неволи нарастало с неодолимой силой. Все окружающее: вышки, забор, бараки, люди — стало еще больше давить меня. Как никогда раньше, я ощутил прутья клетки…

Заключенные взволнованно поздравляли. Словно моя радость — их радость.

Мальцев принес листок из тетрадки. У него собралось шесть растрепанных книжечек со стихами, которые он написал в лагере. Называл их так: «Шеститомное собрание сочинений Леонида Мальцева — поэта заключенного и пока что в современную поэзию не включенного».

— Твое состояние мне очень понятно, — сказал он. — Вот стихи. Не будь строг. Твоей жене посвящаю.

Приснилось мне, что город мой
Ко мне придвинулся так близко.
Что хоть пиши и шли домой
С попутным первую записку.
Казалось — вот через порог
Шагну, в объятьях тебя скомкав,
И, развязав узлы дорог,
Заброшу пыльную котомку.
Душа бездомна, голодна
И, поседев от жажды, вправе
Ворваться,
Выпить все до дна,
Что я недопитым оставил.

Прочитав, добавил:

— А мы с тобой, старина, еще сценарий вместе напишем.[41]

Я сейчас же послал письмо Вере с этими строками и под ними написал: