Повесть о печальном лемуре

Мы с моим отчимом Анатолием в посольстве ФРГ — ему зачем-то понадобилась виза, хотя он умер в далекие советские времена, когда о визах в Западную Германию вообще не могло быть речи. Я там, видимо, провожатый. Мы становимся в длиннющую очередь, а она раздваивается, и хитрый Анатолий толкает меня в бок: «Давай, становись в ту, может, быстрее пройдем, стоять холодно!» Я послушно перехожу в другую очередь, и тут она начинает стремительно сокращаться, а я оказываюсь где-то в подвальных этажах посольства. Начинаю искать отчима — он потерялся, как он там без меня, бедняга, и как мне подняться из этого подвала. Мимо снуют люди в строгих костюмах, они очень деловиты, в их руках папки и скоросшиватели с бумагами, и я робею. Наконец пытаюсь остановить одного, другого: как отсюда выйти, пожалуйста, мне надо наверх. Они меня не слышат, я перехожу на английский — никакого результата. Пытаюсь вспомнить несколько немецких слов: Wo ist der Weg... Weg nach oben? И пальцем вверх показываю. Румяный мужчина остановился, склонил по-птичьи голову, слушает, лучезарно улыбается и по-русски: «О, вам надо выйти через бельгийское посольство, это там», — он машет рукой и исчезает. Я мчусь в конец коридора, а там открывается новый коридор, широкий, слепящий каким-то неживым светом. Мне страшно, ох как страшно! Тут никого — никаких людей с бумагами. Я бегу по этому коридору, а он все не кончается. И вдруг, наконец-то, передо мной женщина средних лет в темном платье и с повязкой через щеку — зуб болит? «Мне бы в бельгийское посольство», — жалобно. «Заблудились? — участливо. — Тут это со многими бывает. Ничего, я провожу». И подводит меня к лифту. Мы поднимаемся долго-долго, а потом подъем прекращается, но двери не открываются, а кабина начинает двигаться вбок, по горизонтали. Наконец — стоп. Теперь двери открываются, и мы выходим. О! Вот знакомая очередь, а вот и отчим, стоит где стоял. Я поворачиваюсь к моей спасительнице — а она уже молодая, без повязки, очень милое лицо, и говорит: «Может быть, выпьем где-нибудь вина?»

Вина — нет,

скорее беда — автора в том, что он может ошибиться в расстановке своих персонажей. Вот, скажем, сейчас мы видим, что мало-помалу в центр повествования перемещается ВИ, этот едкий, замкнутый — иногда до угрюмства — старик теснит куда более привлекательного, добродушного и небесталанного Михаила и деловитую, радеющую о своем благоверном Елену Ивановну. А Виталий Иосифович как появился в первых строках в своем желтом (и почему желтом?) халате, так и не желает потесниться. Высказанная чуть ранее мысль о том, что текст сам знает, куда ему поворачивать, получает таким образом полное подтверждение. Что ж, так тому и быть, решает автор и умывает руки. А потому интерес для него, автора, представляют даже всяческие пустяки, касающиеся его героя.

И тут в полный рост встает жареная картошка бабы Розы.