Повесть о печальном лемуре

А вот что учудил этот фантазер, умеющий так заплести свои байки, что начинаешь верить в совершенно немыслимое. Как-то раз для своих литературных занятий он делал выписки из воспоминаний современников о Пестеле, а в соседней комнате работал телевизор, и до слуха погруженного в работу Даниэля донеслось: «Павел Иванович! Павел Иванович!» Ну вот, решил Даня, тот самый случай редких совпадений, о котором не раз слышал он от своего друга Виталия Затуловского: стоит сказать какое-то нечасто встречающееся слово, как тут же его где-то прочитаешь или услышишь. Не поленился Даня, заглянул в соседнюю комнату, а там на экране — да, Павел Иванович, но вовсе не Пестель, а — ну конечно он, Чичиков, собственной персоной, Александр Калягин, пухлый такой, лысоватый, и самым приятнейшим образом беседует с Маниловым (имени-отчества у этого персонажа вроде бы и вовсе нет, как и у Ноздрева, обошелся без этих подробностей Николай Васильевич, Плюшкина-то назвал Степаном, Собакевича Михаилом Семеновичем, а Коробочку Настасьей Петровной — ну чисто медведь и медведица, а?) в исполнении Юрия Богатырева. И вот это неожиданное совпадение имен запустило в изощренном уме Даниэля удивительную цепную реакцию. Ну да, Павел Иванович — и Павел Иванович. Это раз. Слушок, что Чичиков уж если не капитан Копейкин, то очень возможно, что переодетый Наполеон, — невысок, полноват в ляжках. А Пестель? Пестель-то разве не «глядит в Наполеоны»? Вот завистник Рылеев определенно полагал, что глядит, да и отзывался Пестель о Бонапарте с б-а-а-альшим уважением. Это — два. Чичиков пускается в махинации с мертвыми душами, так? Ну где тут найдет Даня параллель с Пестелем, полковником, революционером, заговорщиком? Неужто найдет? А вот: на допросе полковник перечисляет все известные ему тайные общества и упоминает некое Общество свободных садовников, которого и в помине нет, — мертвое оно, мифическое. Ну уж это натяжка, скажете. И все же это — три. Но главное-то другое: Чичиков — отпетый мошенник, аферист, а Пестель — героический борец за освобождение России от самодержавия, пусть фанатик, но уж конечно человек бескорыстный, разве нет? А вот и нет. Пошарил Даниэль там-сям и — здрасьте. Как раскопала одна ученая дама, историк и литературовед Оксана Ивановна Киянская, полковую казну своего Вятского полка Павел Иванович Пестель ушлыми комбинациями опустошал с большим успехом — ну да, на благое дело, себе в карман не совал, все для восстания (чем не большевистские эксы?), — тыщи за тыщами тянул и на лапу секретарю киевского губернатора давал. А стало быть, финансовые махинации и у одного Павла Ивановича, и у другого. Это — четыре. Так что, не писал ли Николай Васильевич своего Павла Ивановича Чичикова с полковника Вятского полка, вождя декабрьского восстания Павла Ивановича Пестеля?

Покончив с Пестелем-Чичиковым, Даниэль взялся за капитана Немо (возможно, за Немо он взялся еще до Пестеля, но это неважно) и быстренько доказал, что никакой он не принц индийский Даккар и не был он вождем восставших сипаев, а на самом деле дрался он за свободу Польши от российских угнетателей, участвовал в восстании, поддержанном Мицкевичем и Шопеном и осужденном нашим всем — Пушкиным (помните «Клеветникам России» — мол, наше дело, что хотим, то и воротим с нашими славянскими братьями, а вы, французишки и прочие, идите лесом), — недаром у Немо в каюте «Наутилуса» висел портрет польского (а также американского, литовского, белорусского) героя Тадеуша Костюшко. Все вроде так выходило при анализе дат, приведенных в «Двадцати тысячах лье» и «Таинственном острове», а к сипаям Немо отправился якобы по настоянию издателя Пьера-Жюля Этцеля (тот, правда, хотел замутить тему борьбы с рабством, но тут уж Верн уперся, согласился только на сипаев). А не уступи автор издателю, топил бы Немо не английские, а российские фрегаты.

Вообще, очень рекомендую всем насладиться забавными, остроумными и поучительными рассуждениями Даниэля. Найти их, думаю, можно в интернетных и иных книжных магазинах, а коли это окажется затруднительным — обращайтесь к автору этой книжки, и он непременно пришлет просимое, ибо счастливо владеет большим запасом Даниных сочинений, каковыми с радостью поделится. А пока...

А пока настало время поделиться сном Виталия Иосифовича, не менее интересным, чем примечательный сон Елены Ивановны о восьми миллионах — помните? Сон этот — редкий случай — он умудрился запомнить и записать в свою тетрадь (нет, не в этот день, не шестнадцатого июня — куда раньше, еще весной). Если пролистать тетрадку назад, то прочитаем: