Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

— Садитесь, — приглашает его Яков Гаврилович, — я слушаю вас.

— Это — профессор, — объясняет Сергей больному, — посоветуйтесь с ним.

Больной делает шаг назад и отрицательно качает головой.

— Я уж лучше в другой раз приду. Мне бы только слово спросить. Правду ли говорят, что вы от нас уезжаете?

Сергей кладет ему руку на плечо, заглядывает прямо в глаза и говорит:

— Возможно, и уеду.

Он искоса поглядывает на отца и улыбается. Кто знает, что это значит: проверяет ли Сергей, какое впечатление произвели эти слова на отца, или приглашает его прислушаться к их разговору.

Лицо больного выражает страдание.

Врач усаживает его рядом с собой, но руки с его плеча не снимает.

— Мне передавали, что вы снова запили, — с укоризной говорит он, — верно это, нет?

Больной вскакивает с места, но врач мягко усаживает его.

Какая ложь! Какой навет!

— Я всю жизнь пил, спасибо вы отучили, и крепко отучили. Боюсь, уедете, опять меня на старое потянет.

Яков Гаврилович словно не слушает их. Он выстроил на бумаге шеренгу восклицательных знаков и намеревается охватить их большим знаком вопроса. Каждый знак означает пятерку, да, ровно пять. Это Сергею, именно ему, за манеру держаться, за тон, за любовь к человеку и за многое другое. Как не прийти в восхищение, ведь это тот самый Сережа — маленький, почтительный и нежный мальчик так повзрослел, что может умно и осторожно беседовать с больными, внушать им веру и любовь к себе. Сейчас он совершенно забыл об отце, обо всем на свете, перед ним больной человек, и ничто в мире не может быть важнее.

— Разрешите, Сергей Иванович, уступить вам место, — предлагает Яков Гаврилович сыну.

— Пожалуйста, не надо, — просит больной, — мне бы узнать, слово услышать.

Сын низко опускает голову, и голос его становится глухим. Ему бы только не встретиться со взглядом отца.

— Я никуда, Николай Степанович, отсюда не уеду. Будьте спокойны, приходите завтра после приема.

«Надо было бы привезти сюда Агнию Борисовну, — думал Яков Гаврилович, — напрасно я приехал один. Она сидела бы тут рядом, слушала теплую, задушевную речь сына, чувствовала, как бьется его доброе сердце, и уехала бы отсюда счастливой». Дома они долго вспоминали бы этот день, и разлука не казалась такой трудной. Яков Гаврилович вынужден прервать размышления, больной ушел, и пора задать Сергею вопрос.

— Позвольте вас спросить, — возвращается экзаменатор к своей роли, — какими средствами помогли вы этому алкоголику?

Брач задумывается, и в глазах его отражается горечь. На этот вопрос ему трудно ответить. Медики не признают целебными те лекарства, которые не перечислены в фармакопее. Вряд ли и отец одобрит его лечение.

— Я действовал на него словом. Мы говорили с ним о самых разнообразных вещах и ни слова об алкоголизме. Я делал все, чтобы поднять больного в собственных глазах, изменить его мнение о себе. Наши встречи укрепляли и поддерживали его в течение всего времени.

«И эти мудрые вещи говорит Сергей, — думал взволнованный Яков Гаврилович. — Откуда это у него? Всегда ли он был таким рассудительным и умным, или эти полгода так преобразили его?»

— Ничего, кроме слов, в моем распоряжении не было, — заканчивает Сергей свой короткий рассказ, — я выслушивал его жалобы, доискивался, что именно мешает ему жить, и пытался давать ему советы.

Экзаменатор недоволен ответом.

— Недостаточно, — строго произносит он и думает: «Молодец! Правильно! Так и надо! Умница!» — Садитесь, — милостиво заключает Яков Гаврилович, — обращаю ваше внимание, что подобное лечение учебным курсом не предусмотрено.

Прием продолжается, Студенцов сидит на месте врача и по–прежнему выводит восклицательные знаки. Время от времени он дарит сыну счастливую улыбку.

В приоткрытую дверь несмело просовывается больной лет сорока пяти в выцветшем пиджачке. Его расчесанные на прямой пробор волосы свисают длинными прядями до самых плеч. Его багрово–красное лицо отливает синевой. Он сует руку за пазуху и неуверенным шагом направляется к врачу.

— Сделайте милость, доктор, перепишите рецепт. Сил моих нет, все боюсь потеряю. Будет лишний, может быть, успокоюсь.

Он кладет на стол измятую бумажку, завернутую для сохранности в платок.

— Ночей не сплю, — продолжает он, — все мерещится, что потерял.

Врач с ним согласен — мало ли что на свете бывает, конечно, лучше иметь лишний рецепт.

— Сейчас перепишу. А что, лекарство вам помогает?

Он взглядом приглашает Якова Гавриловича послушать.

— И спрашивать нечего, спасли вы меня.

Взгляд Сергея просит отца с должным вниманием отнестись к этой беседе. Яков Гаврилович утвердительно кивает головой.

— И болей не чувствуете больше в желудке? — допытывается врач.

— Где там, забыл, когда и болело. Все как рукой сняло. Болезни ровно не было.

Яков Гаврилович берет бумажку со стола, прочитывает и кладет ее на место. Врач передает больному рецепт и при этом строго наставляет:

— Принимать аккуратно, не перебарщивать, в срок, без ошибок, не больше и не меньше.

Едва дверь за больным закрывается, Студенцов удивленно спрашивает: