Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Сорокин согласился, и они поднялись на второй этаж. Прежде чем пройти к себе, директор попросил секретаря прислать чай с бутербродами. У дверей он обернулся к ней и добавил:

— И еще что–нибудь повкусней.

В кабинете Яков Гаврилович сел было в кресло, но вскоре встал и под влиянием безотчетной мысли долго придвигал к стене стулья, закрывал плотнее шкафы и расставлял по ранжиру принадлежности письменного прибора. Андрей Ильич решил, что впечатления от беспорядка в лаборатории все еще владеют Студенцовым, и виновато заметил:

— Мы могли бы отсюда не уходить, там у нас действительно мало порядка.

Принесли чай с бутербродами, пирожные, конфеты, и радушный хозяин пригласил гостя к другому столу. За чаем Яков Гаврилович вспомнил, что Елена Петровна на днях выходит на работу, и выразил надежду, что, здоровая, окрепшая, она с прежним рвением возьмется за дело. Андрей Ильич подумал, что будет нелегко объяснить ей перемены в лаборатории. Мысль эта, должно быть, отразилась на его лице, так как Студенцов поспешил успокоить Сорокина: разговор с Еленой Петровной он берет на себя, не стоит из–за этого огорчаться. Андрей Ильич хотел поблагодарить его, но Яков Гаврилович мягко коснулся его руки и вернулся к прерванному разговору.

— Значит, будем искать новых путей, — сказал Студенцов. — Где именно? Не в хирургии ли?

— Не знаю, — ответил Сорокин, — не подумал еще. Может быть, подскажете?

Яков Гаврилович подлил ему чаю, придвинул пирожное и отрицательно покачал головой:

— Не подскажу. У вас своя голова на плечах. То, от чего вы отказались, мы знаем, а что взамен предложите — неизвестно.

Некоторое время оба молчали. Яков Гаврилович сосредоточенно пил чай. Он методично разрезал бутерброд на маленькие равные части, не спеша отправлял каждый кусочек в рот и запивал маленьким глотком чая. Так едят и пьют люди, которым некуда спешить, не склонные лишать себя удовольствия провести приятно время за столом. Андрей Ильич не прикоснулся к пирожным, бутерброды не разрезал, а откусив большой кусок, быстро проглатывал его, увлеченный едой, забывал о чае. Студенцов не упускал случая то придвинуть ему чашечку, то тарелку с закуской, молчаливо приглашая угощаться.

— Что я могу предложить взамен? — задумчиво проговорил Андрей Ильич. — Боюсь сказать, не знаю.

Яков Гаврилович улыбнулся, этот человек все более и более нравился ему. Другой на его месте пустился бы в длинные рассуждения, похвастал знакомством со всеми гипотезами, одни похвалил бы, другие побранил, а третьи смел бы с лица земли. Прекрасный хирург и умный исследователь, он имел право быть смелее в своих суждениях. Никогда еще зрелище скромности не казалось Студенцову столь привлекательным, как сейчас.

— Я понимаю вас, — сочувственно произнес Яков Гаврилович, — «…изучая природу, — писал Пастер, — так трудно угадывать истину. Предвзятые идеи всегда готовы наложить нам повязку на глаза».

Сорокин подумал, что директор — добрый человек и, как настоящий ученый, умеет быть снисходительным. Словно в подтверждение этой догадки Студенцов сказал:

— Думайте, прошу вас. Я тоже над этим поразмыслю.

— Я говорил уже вам, — задумчиво продолжал Андрей Ильич, — что мы не исполнили своего долга перед теми, кто еще не узнал о своем несчастье. Наши обследования должны им помочь, пока не поздно. В двух направлениях следует действовать одновременно: искать радикальное средство против болезни и не допускать запущенных случаев рака. В Азербайджане врачи обследовали триста тысяч человек и нашли среди них около семи тысяч в предраковом состоянии и пятьсот с начальными формами болезни. Тысячи жизней были спасены, а ведь это подвиг!

— Вы напрасно нас упрекаете, — мягко заметил Студенцов, — наша бригада время от времени консультирует в поликлиниках, выезжает на участковые пункты…

— Нет, нет, Яков Гаврилович, — не дал ему договорить Сорокин, — не об этом речь. В Михайловском районе Сталинградской области, там, где из года в год обследуется все население, запущенные формы рака исчезли. Это стало возможно потому, что врачи вошли в гущу народа, стали бывать там, где он трудится, и ближе узнали обстановку, в которой он живет.

— Давайте и об этом подумаем, — просто проговорил Студенцов.

— Не мы одни должны думать, — с неожиданной уверенностью заговорил Сорокин. Сочувствие ученого и мягкий ласковый голос взволновали его. — Весь коллектив должен впрячься в это дело. В нашем институте слишком много врачей и мало ученых. Для научно–исследовательского учреждения это дорогое удовольствие.

Последние слова прозвучали как бы предупреждением, что подобные непорядки не могут быть терпимы. Слишком важная задача стоит перед институтом, чтобы позволить кому–либо оставаться в стороне.

— Непрерывно совершенствуя хирургию, этот важнейший раздел медицины, — закончил он, — мы должны искать новые пути.

Сорокин не догадывался, как угодил этой фразой Якову Гавриловичу. Давно бы так, он слово в слово повторил его, Студенцова, затаенную мысль.

— Спасибо, Андрей Ильич, — растроганно проговорил он, — вы любите хирургию, и это сближает нас навсегда.