Повесть о настоящем Шарике

Шарик, пьяный и счастливый, лежал на Елисейских полях, задрав голову к небу и ковыряясь башней в носу. Башня была Эйфелева, она грациозно мерцала в парижской ночи, а он, маясь дурью, всё время пытался удержать её канувшую в небо вершину на кончике своего носа. Всё, чего не хватало в этот вечер для счастья, так это женщины. «Но где её взять за границей? Свою бы, родную», – подумал Шарик, как сразу же зазвонил телефон. Звонила Муха.

– Ты в роуминге? – как всякая чуткая женщина, поздоровалась она.

– Нет, я в Париже.

– Да знаю я. Поэтому и не хотела тебя разорять.

– Да говори, чего уж там, – оставил в покое силуэт башни Шарик. – Мне для тебя ничего не жалко.

– Правда?

– Правда.

– Ты такой щедрый, Шарик.

– Я не щедрый, я пьяный.

– По телевизору шёл фильм «Шербурские зонтики», я сразу вспомнила тебя. Подумала, как ты там?

– Я в порядке. Или ты про погоду?

– Нет, я про тебя.

– Лежу на Елисейских полях.

– Поля прямо в городе?

– Улица так называется, темнота.

– У нас давно уже стемнело.

– Ага, ещё в семнадцатом.

– Мы в другом часовом поясе.

– Я бы сказал – за поясом. Как в начале века заткнули, так и сидим. Ну, это всё лирика, – понял Шарик, что разговаривать с женщиной про политику – время терять. – Кстати, я здесь начал писать стихи.

– Да? Серьёзно?

– Серьёзно. Хочешь, почитаю?

– Конечно, я люблю стихи.

– Мы прогуливались по полям, она была высока, стройна, самое главное – рядом. Её глаза дышали открытым морем, стена предложений аккуратно замазана красным, из которой выходили фарфоровые слова, когда она говорила, блестящие колебания, когда смеялась. Лёгкое платье весны, вышито женскими формами, оно прикрывало слегка бесконечные ноги, вместо шпилек – две перевёрнутые Эйфелевы башни. Вонзались при каждом шаге в сердце Франции, в ногах её валялся Париж, я чуть выше.

– Ух, ты! Как красиво, правда не всё понятно! А кто эта сучка?

– Она не сучка, она парижанка.

– Понятно, куда нам до них, – обиделась Муха. – А как же языковой барьер?

– Чтобы склеить бабу, мне французский не нужен. Это там он может помочь, а во Франции – нет, здесь этим никого не удивишь.

– Ты с ней живёшь?

– В некотором роде.

– А где ты с ней познакомился?

– На собачьих бегах.

– Заграница сильно изменила тебя, раньше никогда не за кем не бегал.

– Я здесь чемпион.

– Ты и здесь был чемпионом, только раньше бегали за тобой.

– Дура, это же работа.

– Хорошо платят?

– На жизнь хватает.

– На красивую?

– Да, на красивую собачью жизнь.

– Ну, и как французские девки, отличаются от наших?

– Да.

– А чем?

– Не рычат.

– Что, такие послушные?

– Нет, картавые.

– А чем ты там занимаешься в свободное время?

– Свободой. Она же штучка капризная: чуть дашь слабину – и уже на поводке у обстоятельств, в лучшем случае – на поводке.

– А в худшем?

– В худшем на – цепи. Ну что ещё? Изучаю городские достопримечательности, улочки и дворы. Как закончу спортивную карьеру, думаю, поводырём пойти. Знаешь, профессия не бей лежачего: води себе престарелых или незрячих, оплата почасовая, сдельная. Там, глядишь, накоплю на конуру на Лазурном побережье. Лежи себе, загорай, пялься на молодых сучек, что приезжают на отдых, да внуков воспитывай, да рыбу лови, да устриц трескай.

– А на что жить будешь?

– Как на что? А пенсия? На их пенсию можно гарем содержать.

– Шарик на пенсии? Не смеши меня. Заскучаешь.

– Что-нибудь придумаю.

– Ресторан откроешь?

– Почему ресторан?

– В кино так показывают, у всех иностранцев единственная мечта – ресторан открыть.

– Нет, ресторан невыгодно. Нужна сеть, «Фас! Фуд», слышала про такую?

– Ну допустим. Ты думаешь, что все сразу набросятся?

– Очень выгодно. Но не знаю пока, как пойдёт.

– Чёрт, вот житуха! Жаль, что мы с тобой расстались, у нас так много общего.

– Да, будь мы разные, жили бы душа в душу. – смотрел на эту жизнь Шарик из-за границы, как из будущего в прошлое. И она не вызывала в нём больше энтузиазма. Учи французский, приезжай. «Чёрт, кто меня за язык тянул», – вытянул свой длинный язык Шарик и облизнулся. «Вдруг на самом деле приедет?»

– А кем я там смогу работать, разве что сукой.

– А там ты кто? – почесал лапой живот себе Шарик. – Ну что за условности? Думаешь, тут работы мало?

– В том-то и дело, что работать не хочется.

– А чего хочется?

– Просто хочется.