Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова

Председательше тоже совали винтовку, но она отмахивалась обеими руками -- и тогда что они вытворили! На отдельном окопчике справа был установлен пулемет "козлик". Так вот, смотрим, шпион и старшина подвели к нему председательского пацана, уложили около пулемета, долго ему чего-то наговаривали в уши, а потом слышим -та-та-та! Пацан вскочил и давай прыгать от радости. Еще бы! Из нас никому такое и не снилось. Потрогать кое-кому удавалось, но чтоб пострелять... А уж мы-то знали, что у пулемета этого есть секрет -- скобочка под собачкой: если на нее не нажмешь, можешь сколь хошь давить на курок -- все без пользы. Так вот, пацан своими крохотными пальчиками вообще не мог давить одновременно, кто-то за него скобку прижал, а он только за курок дернул -- это даже неинтересно. И по этой причине -- что председательский пацан совсем малек-малявка -- мы на него зла не поимели, что по блату счастье получил, то есть как бы не в счет, -- так мы рассуждали, чтоб от зависти не издохнуть. Не издохли мы еще и потому, что этой весной новая председательша вместе со старшиной по самой справедливости поделили навоз, без которого на наших скальных огородах картошка даже ботвы не дает. А некоторым, у кого в семье мужиков нет, солдаты навоз носилками затащили на гору и от бродячих домашних коз огородиться помогли. Так что она, председательша, заслужила, чтобы стрельнуть хоть из винтовки, хоть из "козлика", но побоялась, а за нее пацан стрельнул. Так что все по правде, хотя, может, и не по закону.

Ну а потом стрельбы продолжались по всем правилам. Винтовки... пулемет... винтовки... пулемет... Старшина и шпион уговаривали председательшу оставаться на стрельбище, но она уши от выстрелов затыкала и головой качала -- дескать, невмоготу ей такой грохот, -- мальчишку своего взяла за руку и потащила...

К семи вечера отстрелялись последние, только что пришедшие с тунельного дежурства. И как только стрельба прекратилась и солдаты начали сворачивать все стрельбищное хозяйство, мальчишки со всех своих потаенных мест повылазили и обступили их, надеясь стащить гильзы, которые солдаты собирали, чтоб сдать по акту, как положено. И тут уж кому как везло, но кому-то везло обязательно, десятка гильз солдаты обязательно недосчитывались, и потом, как мы знали, составлялся специальный документ о потере гильз. Нынешнее появление председательши на стрельбище как-то поломало общий порядок, хоть она и ушла рано, и мне лично удалось стащить аж четыре гильзы, одну из которых обнаружил лет через двадцать в старом чемодане со всяким хламом и потом отчего-то хранил ее долго... И всякий раз, когда жизнь выкидывала мне коленца, доставал, смотрел и добрел к жизни душой в благодарность за счастье детства. Ведь далеко не всем моим сверстникам так повезло. 6

Колька сидел у ручья на корточках на плоском камне, одним краем уходящем в берег, а другим под воду. Ладошку погрузил ребром поперек течения и смотрел, как озабоченная внезапной помехой струя топорщится, бурлит-ворчит, вздымается, намереваясь в отместку примочить рукав его рубашки.

Ручей для Кольки -- тайна, с которой он никак не может разобраться. Со всем остальным вроде бы ясно: дерево, к примеру, оно стоит, тянется и качается; камень прячется; трава крадется; скала думает; облако катится; Байкал "колыхается"... А ручей... Все говорят, будто бежит, но это же неправильно. Если бы он бежал, то и убежал бы. Но он все время здесь, под рукой. Ручей торопится -- это понятно. Да не совсем. Он как бы зря торопится, потому что никак не может кончиться. Колька уже знает, что земля -- круглая, и если бы ручей тек через всю кругловину земли, тогда просто, тогда его было бы жалко, потому что никакого смысла... Но ведь не так. Ручей где-то начинается. А как он начинается? И если начинается, то это значит, что где-то его еще нет, а где-то вот он, уже есть и сразу торопится. Чудно! А потом, в другом конце он уходит в Байкал -- вода там есть, а ручья уже нет. И это тоже чудно!

Над головой Кольки ольха свесилась, ветерок залетел в ее густоту, и тут кто с кем заговорил -- сразу и не поймешь.

-- Ну и че ты торопишься? -- шепчет ветерок в ольховых листочках. -- И куда ж ты торопишься?

-- Как куда? -- воркочет ручеек меж камешков. -- Ясное дело, в Байкал.

-- Во дурной-то! -- хихикают листочки на ольхе. -- Так там же тебе и конец.

-- Неправда! -- сердито брызгается ручей. -- Я стану Байкалом!

-- Как это ты станешь Байкалом, когда он уже давно есть, а тебя-то как раз вовсе и не будет? -- ехидничает ветерок.

-- А вот и нет! А вот и буду! Байкалом!

-- Ну совсем глупый! -- вздыхает ветерок в ольхе. -- Если я ветерок, так я всегда -- ветерок. А ты вон только дотудова ручей, а потом тебя вообще нет, потому что там Байкал. Ой, какой глупый!

-- Сам такой, -- отмахивается брызгами ручей, -- и некогда мне с тобой по ерунде лялякать.

-- Ага! Схлюздил! -- радостно елозится ветерок меж листочков. -- Нет, ты постой! Давай на спор! Я долечу до Байкала, а ты, как Байкалом станешь, вякни мне чего-нибудь, а я как услышу тебя, тогда с меня в причет.