Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова

Раздевая сына и укладывая, всматривалась в остроносенькую, слегка веснушчатую мордашку, мужика-мужа своего вспоминала, с кем и года не прожила. Такой уж был крепыш, районные рекорды на лыжах учинял. Поди, в лыжники его и определили на войне, потому что сгинул где-то на самом северном фронте. Веснушки у Кольки от него, рыжучего. Вообще, если в отца пойдет, в крупного мужика вымахает. Неужто такое когда-то будет? Сын будет расти и мужать, а она — сохнуть и стариться… Такая у жизни правда. Она же и справедливость. И чего ж тогда от людей требовать и ожидать, чтоб меж собой справедливость соблюдали, если всякой жизни по природе увядание да смерть приписаны? Карл Маркс и Ленин, они это здорово придумали, что должен человек дело делать, не на свою судьбу меряясь, которой один конец, а как бы наперед целясь, тогда большой смысл открывается для всякого. Только непросто это — себя как бы во-вторых понимать, а первым — человеческое будущее. Это ведь как себя за горло взять — трудно. Оттого и нет пока на всей земле коммунизма и не скоро, наверное, будет. Если б у каждого народа свой Ленин был… Хотя вон Карл Маркс, он же из немцев, а что немцы вместо коммунизма вытворили…

Потом, уже лежа в своей постели, Лизавета еще долго думала о том же: о жизни, о работе, о людях всяких вообще. Спроси, к примеру, любого и разумного, особенно путейца или фабричного: что нужно для порядка в жизни? Любой и ответит, что строгость нужна, чтоб соблюдались законы писаные и особенно которые неписаные. С ней-то самой что получилось — избаловало ее районное партийное начальство, ну как же, молодая, шустрая, исполнительная, язык на месте — вот и возомнила, что ей можно неписаный закон побоку, закрутила любовь с женатым человеком. Тут ее партия на место и поставила. Еще легко отделалась — строгачом. Но это не потому, что повезло, а потому, что начальство знало: не повторится. Так что строгость если не первое, то второе уж точно правило для всех без исключения. В этой войне страшенной разве победили бы, когда б не строгость во всем? За последние два-три года со многими фронтовиками общалась, всякого наслушалась, порой уши заткнуть хотелось от страхов рассказанных, потому что одно дело войну в кино смотреть, а другое, когда человек перед тобой с медалями да планками на груди душу изливает не про подвиги, а про саму жизнь военную, в которой обычная человечья справедливость будто в монетку игручую обращена: выпал орел — повезло, решка — все наоборот, и у этого, которое наоборот, смерть еще совсем не самое страшное.

Нынче, когда войны теперь навсегда нет, нужно делать так, чтоб глупой монетке никак ходу не давать в людских делах, но чтоб все вершилось по справедливости, а справедливость, она опять же строгости требует, чтоб какая-нибудь горячая голова дурную свою волю со справедливостью не попутала. Для того и власть. Большая и маленькая. У Лизаветы она называется — советская власть, пусть и самая маленькая. А дальше уже все от человека зависит…

Уже засыпала почти, но все еще думала, и не о пустяках, а о большом и важном, как и положено ей по должности, и сон начинался значительный, хотя утром никак припомнить его не могла.

4

Все было просчитано старшиной Нефедовым так, чтоб копейка в копейку — ровно в десять открыть дверь в помещение сельсовета. Десять часов — это такое время, когда весь основной рабочий люд поселка уже по своим местам. Но есть еще и не основной, а вспомогательный, так сказать. И потому старшина предусмотрел, что на его пути от гарнизона к сельсовету кто-нибудь да непременно встрянет поперек дороги с каким-нибудь вопросом или просто с долгим здравствованием: это когда руки трясут со взаимным уважением, про погоду — когда ж, наконец, лед уйдет от берегов — да про здоровье присказки обычные.

Так и случилось. Только начал спускаться, а по обходной дороге, как по заказу, водовозка к гарнизону подбирается, и поперек пути. Громкое, на всю падь: тпру-у-у! Слезает с телеги, бросив на телегу вожжи, водовоз Михалыч, хромоногий, но кряжистый старичок по кличке Нерпач (это потому, что дважды по похмелью в ту самую прорубь падал, из которой воду набирал для поселковых нужд), слазит, значит, и за пять шагов уже руку тянет.

— Никак, в сельсовет собрался, Александр Демьяныч? Ну да, тебе-то сподручнее под гору, чем бабе на гору карабкаться.

Старшина понимает: водовоз Михалыч тактичное оправдание произносит старшинской уступчивости, потому что тоже понимает, что мог бы старшина бумажкой сельсоветской по самому простому попользоваться. Но старшина Нефедов на такие дешевки не покупается и выговаривает Нерпачу доброжелательно, но с поучением:

— Темный ты мужик, Михалыч. Знаешь ты, что такое советская власть? Не знаешь. А это, между прочим, если с плюс электрификацией, и есть как раз коммунизм, и я в этом масштабе рядовой человек, как и ты. Усек? То-то.