Повесть о красном орленке

— Ну, дурак,— кричал он, расстроенный чуть ли не до слез.— Я бы ввек не отдал, носил! Эх, ты!.. Лучше бы мне подарил. А еще друг... Сейчас ты и на партизана-то не похож, а так...— И Спирька неопределенно крутнул рукой.

Но Артемка только улыбался.

Забежал однажды под вечер к Митряю Дубову. Тот один в прокуренной комнате сидит за столом, бумажки перебирает, пишет что-то. Поднял голову:

— Присаживайся. Дел — невпроворот! Завтра последним беднякам помощь выдаем...

И снова зашелестел бумажками. Прямо не узнать Митряя: побрился, подстригся. Будто помолодел. Гимнастерку военную носить стал, поверх ремень широкий, а на нем кобура с револьвером.

— Чего молчишь и разглядываешь? — поднял голову Митряй.

— Да так... Помолодел, кажись.

Дубов засмеялся:

— Скажешь! Уже сорок стукнуло. Теперь, брат, только мысли молодеют.— А потом вдруг вспомнил: —Да, и вам, Артемка, помощь вырешили... Хлеб, сахару дадим. Крупы...

Артемка почему-то насупился:

— Лишне, дядя Митряй. Обошлись бы... А Драному, поди, ничего не дали?

— Какому такому Драному? — вскинул   брови   Дубов.

— Проньке-то Сапегину. Забыл, что ли, его?

— Ах, Проньке! — перелистал  бумажки,  качнул головой.— Не дали... Пропустили, должно быть.

Артемка ткнул пальцем в бумаги:

— Запиши. Забудешь еще.

Дубов усмехнулся, но записал.

Просидели они вдвоем долго. Наконец Артемка поднялся.

— Есть, поди, хочешь? Идем к нам.

Дубов не стал отказываться. Собрал быстро бумажки, сунул в карман гимнастерки.

Уже подходили к дому, когда Артемка увидел девчонку с ведрами. Она несла их на крутом коромысле, согнувшись в три погибели. «Никак, Настенька!» Сказал Дубову:

— Ты иди, а я сейчас... Подмогну.

— Валяй,— кивнул Митряй и пошел дальше. А Артемка — к Настеньке. Она остановилась, смущенно потупилась.

— Давай помогу.

— Что ты! Увидит кто-нибудь...

— Давай, давай ведра,— сказал грубовато я почти насильно снял коромысло с узких плечиков.

«Вот это ведерки!» — усмехнулся про себя, почувствовав, как коромысло вдавливает его в землю. Но несмотря на тяжесть, он молодцевато внес воду во двор.

— Не жалеет тебя мать-то.

— Почему? — удивилась Настенька.

— Уж   очень   ведра   большие.   Не   по   плечам   тебе.

— Я сильная...

Артемка присел на чурбачок, оглядел двор — чисто, уютно да ладно все. Хороший хозяин Черниченков, да нелюдим очень. Ни к себе никого, ни сам ни к кому. Знай работает не разгибая спины — в крепкие хозяева, видать, метит. Вспомнил его черные колючие глаза под нависшими бровями, робость взяла: вдруг выйдет да прогонит. Спросил:

— Тятька-то дома?

— Нет. Уехал по дрова. Может, зайдешь к нам?

Артемка усмехнулся:

— Ну уж нет. И на дворе хорошо.

А вечер наступил в самом деле пригожий. Багровое солнце медленно опускалось за высокие сосны Густого. А из-за речки уже выплывала четкая, как новый двугривенный, луна, обещая светлую ночь. Сидели, молчали. Повернул лицо к Настеньке, увидел на себе ее внимательный, задумчивый взгляд.

— Что ты на меня все смотришь? — спросил с досадой, чувствуя, что снова краснеет. Настенька засмеялась:

— Глаза есть, вот и смотрю. А что, нельзя?

Артемка отвернулся, а Настенька вдруг развеселилась:

— Может, ты сейчас такой важный, что и смотреть нельзя? Все мальчишки и девчонки только и говорят: герой да герой. Вот и смотрю я: герой или нет?

Артемке почудилась насмешка, и он неожиданно обиделся. «Опять генерал!» Встал резко и вышел со двора. Настенька осталась озадаченной и смущенной. «Чего это он? Будто слова плохого не сказала?..»

Пасмурный сидел в избе Артемка. Когда на дворе уже совсем стемнело, в кухне хлопнула дверь.

— Здравствуйте, бабушка. «Настенька!» — обрадовался Артемка.

— Здравствуй, соколена.

— А тетя Фрося дома?

— Кудысь ушла по делам... А чего тебе? Может, я чем помогу?

— Да нет, я так... Вот молочка вам принесла...

Артемка сидел в горнице, с гулко бьющимся сердцем, напряженно слушал разговор. Зло на Настеньку сразу пропало, напротив, хотелось выйти к ней. Но Артемка почему-то упрямо сидел, не шевелясь. В кухне замолчали, исчерпав разговор, однако Настенька не уходила. Через минуту робко спросила:

— А Тема тоже ушел?

— Нет, в горнице он.— И крикнула: — Темушка, у нас гостья!

Но Артемка с глупым упрямством продолжал сидеть.

— Наверное, спать лег,— произнесла бабушка и загремела чугунами.

Настенька еще немного побыла, а потом грустно сказала:

— Ладно, я пошла...

— Иди, иди, соколена. Еще раз спасибо за молочко. А крыночку я ужо утречком раненько занесу.

Настенька ушла, а Артемка чуть не завыл от досады. Настроение испортилось окончательно. И хотя совсем не хотелось спать, улегся в постель. Ворочался, тяжело вздыхал и ругал себя. Теперь ему казалось, что не Настенька его, а он жестоко обидел ее. И от этого ему стало еще горше.

13