Повесть о хлорелле

— Характер таких мужчин, — едко заметила Александра Александровна, — формирует женщина. Она взваливает жизненные тяготы на себя и собственным примером пытается в мужчине утвердить мужество. Настойчивые, сильные, с мужскими повадками, они всякими путями отстаивают беспомощного супруга. Я подозреваю, что любовь таких мужчин питается мужеством, которого сами они лишены.

И в следующем антракте, и на обратном пути из театра, и на другой день беседа друзей, то утихая, то разгораясь, не прекращалась. Тема о роли мужчины в судьбе женщины сменилась другой и третьей. Самсон Данилович слушал и удивлялся, как мало он ее знал. Ее рассуждения были зрелы, мысли выношены, логика неуязвима. Она смело затрагивала любую тему, заговаривала о том, чего многие избегают касаться, а высказав свое мнение, твердо стояла на своем. О вековечных раздорах между отцами и детьми Александра Александровна сказала:

— В этом споре виноватых нет, и те и другие правы. — Недоумение Свиридова она отвела вразумительным доводом: — Поведение детей определяется их характером и влиянием окружающей среды. Первого им выбирать не дано, а выбор среды зависит от того же характера. Правы и родители. Горестна отчужденность детей, этого лишения ничем не возместить. Никакая намять не воскресит так былых радостей родителей, как сохранившаяся нежность детей.

Свиридову показалось, что при последних словах она как-то странно на него взглянула. Что означал этот взгляд? Бывает, что годами сокрытое чувство пугливо прорвется наружу и снова исчезнет. На одно лишь мгновение выглянула мечта, а тревогу посеяла надолго. Самсон Данилович не скоро собрался с мыслями, а опомнившись, торопливо стал утверждать, что рассуждения Александры Александровны не удовлетворили его. Она делает ответственными родителей за наследственные свойства детей, но ведь и родители в свое время этих свойств не выбирали.

Она усмехнулась: какой он недогадливый, просто ребенок в житейских делах.

— Этим и подтверждается, — наставительным тоном проговорила она, — что виноватых нет, те и другие правы.

Накануне отъезда из Москвы Свиридов с утра ждал Льва Яковлевича, чтобы отправиться на выставку памяти Шопена. Было уже часов одиннадцать, когда неожиданно пришла Александра Александровна. Она принесла интересную новость и журнал Академии наук, в котором эта новость занимала изрядное место. В статье сообщалось, что в некоторых странах хлореллу стали разводить в искусственных прудах и откармливать ею рыбу. Выращивание водорослей потребует больших затрат.

— Что вы скажете об этой замечательной идее, — протягивая ему журнал, спросила она. Ее улыбка приглашала его признать, что событие заслуживает внимания и что пришла она сюда неспроста.

Самсон Данилович перелистал тощий журнальчик и, но читая статьи, положил его на стол. Некоторое время он словно собирался с мыслями, взял снова журнал со стола и, машинально свертывая его в трубку, сказал:

— Хорошая идея… Надо бы кому-нибудь этим заняться.

— Я бы занялась, — последовал быстрый ответ, — по мне понадобится опытный руководитель… Такой хотя бы, как вы…

Свиридов не видел ни тонкой усмешки на ее полных, все еще свежих губах, ни странного блеска в глазах. Мысленно перебирая имена известных специалистов, он думал о том, кого бы ей предложить. Она не стала дожидаться ответа, его рекомендации не интересовали ее.

— Почему бы, например, вам не заняться этим? — с видом человека, который напал на счастливую идею, наивно спросила она. — Вы будете работать у себя, я здесь, а опыт и успех — общий.

Он принял это за шутку и с той же наивной интонацией проговорил:

— Мы даже могли бы заключить договор соревнования. Чем плохая идея? Премия достанется тому, кто больше выгод извлечет из дела.

Александра Александровна взглянула на Свиридова, и в этом взгляде отразились упрек и чувство неловкости за него. Надо же так неудачно пошутить! Смеяться над тем, что, возможно, дорого другому, сводить к нелепости идею, не разобравшись в ней…

Чтобы скрыть свое огорчение, она прошла в другой конец комнаты и остановилась перед копией картины Айвазовского «Девятый вал». С некоторых пор множество скверных копий наводняли магазины и стали навязчиво пестреть в ресторанах и гостиницах. Жертвой неудачливых живописцев стали известные полотна Репина, Айвазовского и Шишкина. Вид грубо намалеванной картины, которую Александра Александровна в подлиннике любила, усилил ее неприятное чувство, и она с едкой иронией, которую следовало бы скорей адресовать художнику, чем ученому, сказала:

— Удивительно, до чего вы не понимаете людей и но знаете жизни! Я бы вам не только свою, по и чужую жизнь не доверила устраивать.

Самсон Данилович удивленно пожал плечами. Он перебрал в памяти все, что сказал ей, и ничего обидного не нашел. В эти дни она часто выходит из себя и не всегда справедливо сердится. Сейчас, как будто, нет и причин, неудобно даже извиняться.

— Не надо сердиться, — пытался он успокоить ее, — не угодно соревноваться — не надо… Обидно, что я о выгодах заговорил? Простите.