Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

Дорога туда показалась ему бесконечно длинной, когда же он наконец добрался до места, невыразимо скорбное зрелище предстало его взору. Часть дома, предназначенная для церемонии, была предусмотрительно отделена темными занавесями и ширмами.

Дамы поспешили провести Удайсё в западные покои. Туда же вышел правитель Ямато и, обливаясь слезами, начал благодарить его за участие. Усадив гостя на галерее возле боковой двери, он позвал дам, но не нашлось ни одной, способной прислуживать ему: горе помрачило их рассудок. Впрочем, весть о приезде Удайсё многими была воспринята с облегчением, и по прошествии некоторого времени к гостю вышла госпожа Косёсё. Удайсё долго молчал, не в силах вымолвить и слова. Не в его натуре было лить слезы по любому поводу, но и дом, и его обитатели произвели тягостное впечатление на его душу. Да и кто мог остаться равнодушным, увидев перед собой столь явное свидетельство непостоянства мира?

– Увы, зачем так легко поверил я, что вашей госпоже лучше?– сказал он наконец.– Говорят ведь: для того чтобы проснуться и то нужно время… Такая неожиданность…

«А ведь из-за него-то матушка и страдала в последние дни»,– подумала принцесса. Что предопределено – свершится, это несомненно, но разве не досадно ей было оказаться неожиданно для себя самой связанной с этим человеком? Она даже не пожелала ему ответить.

– Что же мы скажем господину Удайсё?– забеспокоились дамы.– Не будь он столь важной особой… И ведь он соблаговолил так быстро приехать…

– Нельзя быть такой неблагодарной…

– Придумайте что-нибудь сами. Я не знаю, что отвечать,– сказала принцесса, даже не вставая с ложа, и можно ли было ее винить?

– Госпожа и сама сейчас еле жива. Я сообщила ей о том, что вы пожаловали,– доложила гостю Косёсё.

Видя, что дам душат рыдания, Удайсё ответил:

– Больше я ничего не могу сейчас сказать. Мне и самому надо прийти в себя. Я приеду позже, надеюсь, принцесса сумеет за это время оправиться… Но почему так внезапно…

Рассказав ему – разумеется, не все и с недомолвками,– что тревожило больную в последние дни, Косёсё добавила:

– Вам может показаться, что я упрекаю вас, но, поверьте, я в таком смятении… Мысли мои в беспорядке, надеюсь, вы будете снисходитель– ны к моим речам… Скорбь принцессы велика, но ничто не длится вечно. Советую вам приехать спустя некоторое время, когда она успокоится. Тогда мы и поговорим обо всем…

Видя, что она тоже еле держится на ногах, Удайсё не стал больше докучать ей расспросами.

– Так, я и сам словно блуждаю в кромешном мраке… Постарайтесь успокоить госпожу, и если будет для меня хоть какой-то ответ…

Он медлил, не решаясь уходить, однако человеку его положения не совсем прилично было оставаться в доме в такое время.

Удайсё не предполагал, что церемония будет назначена на ту же ночь, и поспешность приготовлений неприятно поразила его. Призвав людей из окрестных владений своих, он распорядился, чтобы близким покойной была оказана необходимая помощь, после чего отправился домой. Только благодаря Удайсё церемония прошла с подобающей случаю пышностью. В самом деле, в столь краткий срок мудрено подготовиться как следует, и когда б не он…

Правитель Ямато не находил слов, чтобы выразить свою признательность. Принцесса же по-прежнему была безутешна. «Бренной оболочки и той не осталось теперь!» – рыдала она, но, увы…

«Даже к матери не следует питать столь сильную привязанность»,– думали, глядя на нее дамы, и самые дурные предчувствия рождались в их сердцах.

Правитель Ямато позаботился и о поминальных обрядах.

– Вам нельзя оставаться одной в таком унылом месте,– сказал он принцессе.– Здесь вам вряд ли удастся забыть о своем горе.

Однако принцесса не хотела уезжать. «Глядя на этот дымок над вершиной[101], я буду вспоминать ушедшую… – думала она.– Пусть и мои дни окончатся здесь, в Оно».

Монахи, оставшиеся в доме на время скорби, устроились в отгороженных легкими перегородками помещениях в восточной части дома, на галереях, в людских. В западных передних покоях, соответственно убранных, разместилась сама принцесса. Дня от ночи не отличая, предавалась она скорби, а время шло, и вот наступила Девятая луна.

Все располагало к унынию: с гор дул пронизывающий ветер, с деревьев осыпались листья. Даже небо казалось невыразимо печальным, и рукава принцессы ни на миг не высыхали… «Будь жизненный срок…» (38) – вздыхала она. Прислуживавшие ей дамы тоже предавались печали.

От Удайсё каждый день приезжали гонцы с соболезнованиями. Присылаемые им дары несколько скрашивали унылое существование монахов, без устали возносивших молитвы. Принцессе же Удайсё писал трогательные и нежные письма, в которых изъявления искреннего сочувствия перемежались упреками, но она даже не смотрела на них.