Слушая рассказ Бэн-но сёсё, Гэндзи невольно подумал о том, как отнесся бы министр Двора к девушке из Западного флигеля. Вряд ли он решился бы пренебречь ею. Будучи человеком властным и самоуверенным, министр ни в чем не терпел возражений и, проводя четкую грань между хорошим и дурным, проявлял крайнюю неумеренность как в похвалах, так и в порицании. Нетрудно было себе представить, как вознегодовал бы он, узнав правду. Вместе с тем можно было не сомневаться, что он не станет умалять достоинств столь неожиданно обретенной дочери и постарается окружить ее самыми нежными заботами.
К вечеру ветер стал прохладней, и уходить никому не хотелось.
– Не спешите, отдыхайте и наслаждайтесь, – говорит министр. – Я же достиг возраста, когда в обществе молодых невольно чувствуешь себя лишним.
Сопутствуемый юношами, он переходит в Западный флигель.
Сумерки скрывают очертания предметов, а как все юноши одеты в носи, трудно отличить одного от другого, и Гэндзи говорит девушке:
– Подойдите поближе к порогу. – Затем шепотом добавляет. – Я привел сюда Бэн-но сёсё и То-дзидзю. Они давно уже сгорают от желания приблизиться к вам, но наш суровый Тюдзё не идет ни на какие уступки. Можете быть уверены, что мысли их заняты только вами. Самая заурядная девица, живущая под крылышком у попечительных родителей, неизбежно привлекает к себе внимание мужчин. А наш дом снискал громкую славу в мире. Пожалуй, даже слишком громкую, если учесть, что и у нас не всегда все идет гладко. Разумеется, помимо вас живут здесь и другие особы, но положение, которое они занимают в доме, решительно не позволяет устремлять к ним любовные помышления. Я давно уже вынашивал замысел использовать вас для того, чтобы, подвергнув испытанию чувства этих молодых людей, посмотреть, кто из них на что способен. Мне казалось, что это развлечет меня, и, как видно, я не ошибся в своих ожиданиях.
По особому распоряжению министра в саду перед Западным флигелем не сажали никаких диковинных растений. Зато росла здесь искусно подобранная по оттенкам китайская и японская гвоздика, стебли которой изящно опирались на особые подставки, и невозможно было оторвать глаз от цветов, сверкавших в лучах вечернего солнца.
Юноши явно испытывали сильнейшее желание приблизиться к ним и сорвать…
– Все они обладают немалыми талантами, душевные качества их тоже не вызывают сомнений, – говорит Гэндзи. – Особенно же хорош Утюдзё. Посмотрите, с каким спокойным достоинством он держится! Что ж, утонченности его можно только позавидовать. Вы согласны? Пишет ли он к вам? Не будьте с ним чересчур суровы, это неучтиво.
Так, все юноши хороши собой, но Утюдзё в самом деле превосходит прочих и красотой и изяществом манер.
– Не могу понять, почему господин министр Двора с такой неприязнью относится к нашему Тюдзё, – говорит Гэндзи. – Неужели ему, пекущемуся о процветании и чистоте своего рода, кажется недостойным благородный юноша высочайших кровей?
– Но разве некий человек не сказал: «О благородный юноша, приди»?[3] – замечает девушка.
– О нет, я вовсе не желаю торопить их со «свадебным угощением». Меня просто огорчает намерение министра разлучить этих невинных детей, с малых лет связанных друг с другом нежными чувствами. Разумеется, Тюдзё не достиг еще высокого положения в мире. Возможно, господин министр опасается, что такой выбор уронит его во мнении света, но что мешает ему переложить бремя ответственности на мои плечи? Полагаю, что тогда у него не было бы оснований для беспокойства, – вздыхая, говорит Гэндзи.
«Значит, нет меж ними ладу», – заключает девушка, и будущее представляется ей в еще более мрачном свете. Право, когда же наконец узнает о ней ее настоящий отец?
Ночи стоят безлунные, и скоро зажигают светильник.
– Ах, от него еще жарче, лучше зажгите фонари в саду, – говорит Гэндзи и, призвав слуг, велит повесить фонарь где-нибудь неподалеку.
Придвинув к себе стоящее рядом превосходное японское кото, министр начинает перебирать струны – кото настроено в ладу «рити»[4] и звучит прекрасно. Немного поиграв, Гэндзи говорит: