Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Хорошо помня, что отец не раз наставлял его, как должно вести себя в подобных случаях, мальчик долго колебался, но в конце концов, вняв настояниям юноши, передал письмо сестре, и та прочла его с восхищением. Как видно, несмотря на юный возраст, она знала толк в таких вещах. Письмо было написано на тонкой светло-зеленой бумаге и завернуто в несколько листков, умело подобранных по цвету. Почерк – совсем еще юный, но многообещающе изысканный.

«Знаешь ли ты,
Озаренная солнечным светом
Юная дева,
Что сердце мое в плену
Небесных твоих рукавов?»

Залюбовавшись письмом, они не заметили, как вошел отец, и, до смерти перепугавшись и растерявшись, не успели ничего спрятать.

– Что это за письмо. – спрашивает Корэмицу, отбирая у них зеленоватый листок бумаги, и лица брата и сестры заливаются жарким румянцем.

– Как вы посмели. – негодует отец.

Мальчик пытается скрыться, но это ему не удается.

– От кого это письмо?

– Молодой господин из дома Великого министра попросил меня передать. – отвечает мальчик, и, сразу же позабыв о гневе, отец довольно улыбается.

– Что за милые шалости! Вам почти столько же лет, сколько ему, а вы ни на что не способны.

Корэмицу поспешил показать письмо супруге.

– Если он готов удостоить нашу дочь вниманием, я предпочел бы отдать ее ему, чем отправлять во Дворец, где ей вряд ли удастся выделиться. Я хорошо знаю, насколько надежен его отец, Великий министр, он не забыл ни одной женщины, с которой когда-либо был связан. Может быть, мне повезет так же, как Вступившему на Путь из Акаси?..

Однако его никто не слушал, все были заняты приготовлениями к переезду танцовщицы во Дворец.

А юноша между тем грустил и печалился, ибо, как ни хороша была дочь Корэмицу, сердцем его по-прежнему владела другая, а он даже написать ей не имел возможности. «Неужели я никогда больше не увижу ее милого лица?» – терзался он, но, увы… Мучительной, неизъяснимой тоской сжималась его грудь, когда приезжал он навестить госпожу Оомия. Покои, некогда принадлежавшие подруге его детских игр, будили в душе томительные воспоминания, и юноша старался как можно реже бывать в этом старом доме, где прошло его детство.

Великий министр поручил сына заботам обитательницы Восточной усадьбы.

– Госпоже Оомия недолго осталось жить в этом мире. Когда ее не станет, вам придется взять молодого господина на свое попечение, так что чем раньше вы к нему привыкнете…

Во всем послушная Гэндзи, женщина окружила юношу нежными заботами. Иногда ему случалось мельком видеть ее, и он думал: «А ведь она совсем некрасива. И все-таки отец не может ее оставить. Не глупо ли, что мое сердце до сих пор стремится к той, которая скорее всего давно забыла о моем существовании? Не лучше ли было соединить свою судьбу с такой вот кроткой женщиной? Впрочем, вряд ли приятно иметь супругу, на которую и смотреть-то не хочется. Взять, к примеру, господина Великого министра. Уже много лет заботится он об этой особе, но, хорошо зная ее достоинства и недостатки, прячет ее за ширмами, многослойными, как листья лилий, чтобы, встречаясь с ней, не видеть ее лица. И он совершенно прав».

Юноше и самому неловко становилось от таких мыслей. Но ведь его с детства окружали прелестные женские лица, на которые глядя он успел укрепиться в мысли, что все женщины красивы. Даже госпожа Оомия, несмотря на монашеское обличье, до сих пор была по-своему миловидна. Поэтому юноша с некоторым пренебрежением относился к обитательнице Восточной усадьбы, которая и в молодые годы не отличалась особенной красотой, а теперь стала просто уродлива. Чрезмерная худоба, сильно поредевшие волосы – все это производило весьма неприятное впечатление.

Приблизился конец года, и госпожа Оомия поспешила приготовить внуку – теперь одному ему – новогоднее платье. Множество великолепных нарядов было сшито, но, по-прежнему чувствуя себя обиженным, юноша и смотреть на них не хотел.

– Я не уверен, что вообще пойду во Дворец. Так что не стоило вам утруждать себя, – заявил он.

– Вы говорите словно старик, лишившийся последних сил, – попеняла ему госпожа.

– Разумеется, я не старик, но мне кажется, что сил у меня и в самом деле уже не осталось, – тихонько, словно ни к кому не обращаясь, проговорил юноша, и слезы заблестели у него на глазах. «Видно, не может забыть ее», – подумала госпожа, и так обидно ей стало за внука, что она едва не заплакала.

– Даже в самом жалком положении очутившись, мужчина должен уметь сохранять достоинство, – сказала она. – Не годится проявлять такое малодушие. Да и о чем вам печалиться? Сегодня это тем более не к добру.